Жёсткая ротация - [24]

2006

О государевой службе

Переходный период от социализма к феодализму (через межеумочный капитализм) сопровождается у нас множеством подстановок и подмен. Так, в частности, обстоит дело и с госслужбой. Государственная она или государева? Это ведь большая разница. И не суть, какая из них лучше, какая хуже; они разные — и функционируют тоже по-разному.

Государственного служащего контролирует гражданское общество. Как и государственную службу в целом. Он получает приличное вознаграждение, имеет определённые привилегии и обеспеченное будущее. Выполняет обязанности, опираясь на существующее законодательство, а если не справляется, его отправляют в отставку. В противоположном случае он медленно поспешая растёт по служебной лестнице и уходит в предписанном возрасте на пенсию.

Государев человек живёт куда веселее. Он вооружается большой ложкой и гребёт под себя лопатой. На общество ему наплевать, на закон — тем более. Он помнит изречение римского императора: «Друзьям — всё, остальным — закон» — и стремится оставаться «другом» своему государю. Или как минимум преданность имитирует. Он ни за что не отвечает — вся ответственность лежит на верховном правителе страны. И если ему приходится уйти — он просто пересаживается из кресла в кресло, на заранее заготовленное тёплое местечко. А если не заготовил такого впрок, ему подбирают. И всё же государев человек сплошь и рядом оказывается эффективным работником. Почему?

Ответ не прост, а очень прост: потому что в случае провала его не отправляют в отставку (отправляют, бывает, по другим причинам) — ему рубят голову. Не обязательно, конечно, рубят, но могут и отрубить — и он не забывает об этом ни на мгновенье. Он вертится. Он прилагает сверхусилия. Он знает, что голова его принадлежит государю — и тот может отсечь её когда вздумается. Отсечь, имея на то основания или нет. Поступая так, государь не обязан объяснять, за что и почему. У них негласный, но освящённый тысячелетней традицией уговор: ты живёшь весело, но голова твоя принадлежит мне, и я могу распорядиться ею (а заодно и головами твоих близких, а заодно и твоим имуществом) как мне заблагорассудится. Но, конечно, ты должен исходить из предположения, что проживёшь дольше, если будешь работать лучше.

И государев человек работает. Барахтается лягушкой в молоке. Прилагает сверхусилия. Распространяет те же правила и принципы на собственных подчинённых, а те — на своих. И государственная машина худо-бедно (а то и не худо! а то и не бедно!) функционирует. Так было дело при Петре. Так — при Сталине. Так — при любом абсолютном властителе, заботящемся о стране и о подданных (а как он понимает свою «заботу» и их интересы — вопрос отдельный).

Не симпатично? А кто говорит, что симпатично? Важно понять, что функционирует госмашина так и только так. И в нарушении этого правила сбоит, а затем и разваливается (как произошло в СССР в результате «водяного перемирия», заключённого после смерти Сталина и казни Берия). Если это нам не нравится, надо создавать гражданское общество — только не на словах, а на деле. Хотя и не понятно как. А если мы по-другому не умеем, то с государевыми людьми надо обращаться так, как вели себя с ними настоящие (а не виртуальные) государи!

Сибаритствующая элита — это ещё куда ни шло, хотя ничего хорошего нет и в ней. Но сибаритствующая власть, сибаритствующая бюрократия, сибаритствующая опричнина, которым всё как с гуся вода, — это национальная катастрофа. Государев человек служит государству (а значит, и государю), только пока осознаёт, что в любую секунду может потерять всё. Не пост, не деньги и уж подавно не августейшее доверие — а всё до последнего. В связи с недавней чередой трагедий заговорили о возможных отставках, а говорить надо — о трибуналах! Тем более что в стране война. А трибуналы непременно окажутся «басманными» и беспрекословно выполнят государеву волю. Была бы воля.

Нет, я не призываю к казням и расправам. Останемся гуманистами. Истолкуем всё вышесказанное в переносном смысле. Но сложившаяся у нас система иначе работать не будет. И, кстати говоря, уже не работает.

2004

Оборонительный рубеж на болоте

Политическое безвременье, похоже, заканчивается. Судя по всему, нас ждёт осеннее наступление Кремля. Наступать будут на партию-2008 (здесь подразумевается не почти одноимённый комитет, успевший благополучно почить в бозе, а все, кто питает надежду на мало-мальски честные альтернативные выборы в установленный законом срок), причём наступать — ногами. И наступят в конце концов, как водится, на те же грабли. Но для начала — на нас с вами.

Когда одни наступают, противоположная сторона отступает, упирается или, чем чёрт не шутит, переходит в контратаку. С контратакой (цветной революцией) при нынешних ценах на нефть, не говоря уж обо всём прочем, явно ничего не получится. Отступать некуда — разве что в Общественную палату, но туда неконструктивную оппозицию (а конструктивен у нас единственно одобрямс) тоже не позовут. Остаётся упереться, использовав рельеф местности. Окопаться. А если рельеф представляет собой бескрайнюю русскую равнину, то отступить хотя бы до холмов (высот!) и строить оборонительные рубежи уже там. Но оппозиция окапывается на болоте, где рытьё траншей и оборудование длительных огневых точек затруднены по определению.