Жертва тайги - [64]

— А теперь держи веревку и вяжи мне руки, — сказал Антон, отряхнув, насколько это было возможно, грязь, успевшую присохнуть к одежде. — На узел не затягивай. Я конец веревки в кулаке зажму, чтобы можно было быстро от нее освободиться. Вдруг пройдет номер? Авдей поверит, что я всю ночь связанным просидел, и как-нибудь подставится?

Но номер не прошел, как и следовало ожидать. Он, естественно, оказался дохлым. Приметливый, прожженный пройдоха Авдей переступил порог сарая и подозвал к себе Антона.

Первым делом он бросил придирчивый взгляд на его руки, через мгновение осклабился и заявил:

— Снова ты меня, мальчонка, провести надеешься? Думаешь, что я разницы не приметил? Вижу, конечно, что ты давно освободился. Да и то, что вы с дедом тут земельку поковыряли, тоже примечаю. Все ваши хитринки для меня насквозь видны. Это вам даром не пройдет. Дальше впроголодь сидеть будете. Не скоро вам теперь от пуза пошамать доведется. Все. Ползи на двор. Недосуг мне с вами долго лясы точить.

Выйдя из сарая, Антон притормозил и с ненавистью, с открытым вызовом посмотрел на Валерьяныча, стоящего поодаль.

«А ведь боятся, сучьи дети, что в одиночку Авдей со мной не сладит!»

Но долго поиграть с ссучившимся мужиком в переглядки ему не удалось. От мощного тычка в спину он чуть не слетел с ног.

— Не лови ворон, — прошипел вертухай. — Топай!

Когда они дошли по тропинке до подполья, Антон увидел, что рядом с люком лежит громадное бревно.

«И не поленились же, уродцы, притащить! — подумал он со злостью. — Теперь придавят сверху, и раму больше не поднимешь. Даже и пытаться нечего».

Авдей открыл замок и со смыслом зыркнул на Валерьяныча. Тот послушно подошел вплотную, запросто, как кошка новорожденного сосунка, ухватил Антона за шкирку, поднял, подержал недолго над открытым люком и разжал руку.

— Ты, Антоша?

— Я, — изнывая от жуткой боли, промычал Антон.

Ему показалось, что сломанное ребро при ударе о землю пробило легкое.

— Не вышло у тебя, значит? Так я и думал, что не получится. Куда же тебе одному против такой оравы?.. Наверное, этот хмырь слюнявый тебя под монастырь подвел?

— А он что, тоже здесь? — вымучил Антон.

Любое слово, каждый вдох давались ему теперь с превеликим трудом. От невыносимой боли все нутро перекорежило.

— Да здесь, конечно. Где же ему еще быть? Молчун таких подлянок никому не прощает. Незадолго до тебя он его самолично опять сюда определил. Так этот хмырь мелкий мне тут битый час на ухо ныл как заполошный. Только недавно притих. Должно быть, от страху в штаны наделал. Теперь сопит и греется.

Антон прикусил губу, чтобы не застонать, потихоньку перевалился на спину, поелозил, нашел положение, в котором боль поменьше донимала.

«Ну вот, теперь уже точно все, — почти бесстрастно констатировал он. — Остается только тупо дожидаться своей участи. На чудо надеяться больше не приходится. Никто из них меня к себе и на пушечный выстрел не подпустит. Да и сил уже никаких не осталось. В лепешку все расквасили».

— Антон! — позвал Чеботарь.

— Да?.. Ты говори, батя, я молча послушаю. Языком шевелить трудно.

— Расшибся, да? Или эти злыдни тебя поранили? — Чеботарь зашевелился, подполз вплотную, осторожно ощупал Антона. — Руки-ноги вроде целы. Чего болит-то?

— Да это неважно. Внутри что-то. Ты говори.

— Ты вот что, — неловко погладив Антона по плечу, покаянно промямлил мужик. — Уж прости меня за все Христа ради.

— Не надо, батя, я на тебя зла не держу. Как вышло, так и вышло. Теперь уже ничего не изменишь.

— Ну вот и ладно.

— Так ты не догадываешься, зачем мы ему нужны? — слабым голосом проронил Антон.

— А хрен его знает, Антоха. Молчун же в последнее время от этих цацек своих драгоценных совсем сбрендил.

— У-и-и-и, — вдруг жалобно, как побитый щенок, заскулил Серега.

— Опять ты за старое?! — прикрикнул на него Чеботарь, но Антон примирительно похлопал старика по руке и сказал:

— Не надо, батя. Не дави на него больше. От этого только хуже будет.

Он заступился за очкарика и подумал: «Да что с него возьмешь-то!.. Он же и за себя постоять не может, сынок маменькин, хотя трахнул меня по башке дрыном совсем нехило. Но это, конечно, от полной безнадеги. Да и не видит, наверное, ни черта без своих окуляров. Может, он их давно уже потерял? Нет, когда мы с ним отсюда ночью выбирались, они вроде на носу у него еще болтались, хоть и треснутые. Сейчас на него лучше не давить. Иначе от страха может запросто с катушек съехать».

— Ладно, все уже. Заканчивай, — устало сказал Антон. — Хорош ныть. Слезами горю не поможешь. Сам знаешь. Теперь-то, я думаю, ты окончательно убедился в том, что Молчун тебя не помилует? Эти твои… тридцать сребреников ему вообще до фени! Так или нет?

— Да. Я понял, конечно, — в последний раз тоненько всхлипнув, отозвался Серега.

— А потому соберись и подумай хорошенько, как дальше жить. На чьей ты стороне. Если сопли подберешь, то мы, бог даст, еще с тобой побарахтаемся. Авось что и выгорит.

Странное дело! Он утешил парня и сам воспрянул духом. Даже боль немного отступила.

«Наверное, все-таки не перелом, а просто ушиб сильный или небольшая трещина. Теперь мне даже дышать полегче стало. — А через какое-то время Антон снова волевым усилием повернул свои мысли к главному, самому существенному: — И все-таки чего ему от нас нужно? Хотел бы просто убить, давно бы поодиночке кончил. Зачем же он нас до кучи собрал? Что такое задумал этот Молчун?»