Жертва судебной ошибки - [14]

— Он очень занят. Теперь он назначен доктором при оперном театре.

— Значит, опера больна?

— Ты — шалунья. Но это так, деньги, что мне отдал Бонакэ, ввели меня в ошибку.

— Вот вам, мсье Фово, чтобы вперед не были глупы, как Пьеро! — сказала Мария, щелкнув мужа по носу.

Жозеф схватил на лету руку жены и стал тихонько кусать кончики пальцев.

— Перестань! — вскрикнула Мария, выдергивая руку. — Ну что, если кто-нибудь войдет?

— Так что же? Увидят, что муж целует ручку у своей хорошенькой жены, вот и все.

— Вот мило!

— Конечно, мило; и мила такая жена, как ты.

— Ах, поговорим об этом. Я бы хотела знать, что во мне такого удивительного?

— Во-первых, ты неутомимая работница.

— Удивительная важность! Разве меня так воспитывали, чтобы я сидела, сложа руки? Разве я не вела книги у отца? Что же мне делать целый день за этой конторкой? Я бы смертельно соскучилась, потому что наша маленькая Жозефина приходит только в пять часов.

— Еще бы! Ты похожа на других! Во время тяжкой болезни дочери ты не спала тридцать семь ночей.

— А ты хотел бы, чтобы я взяла сиделку к моему ребенку? Но о чем же вы думаете, г-н Фово? Что ты сегодня ел на дежурстве? Однако, что с тобой?

— Я чувствую, что со дня нашей свадьбы, моя милая женушка, моя любовь и благодарность к тебе увеличиваются с каждым днем.

— Любить меня — это я позволяю, даже приказываю вам, г-н Фово. Но что касается благодарности, то это фарс, и я не позволю вам говорить глупостей. Пожалуй, ради смеха еще можно, потому что я охотница подурачиться от чистого сердца.

— И я восхищаюсь также твоим характером, ровным, веселым. А какая твоя жизнь? Возишься с ребенком, да с восьми утра до восьми вечера сидишь за прилавком. Только в праздник прогуляемся или иногда пойдем в театр.

— Но посмотрите, он сошел с ума! Да разве все другие женщины моего круга живут иначе?

— Все? Вот на чем я тебя поймал!

— Как национальный гвардеец? Сдаюсь, — отвечала Мария, заливаясь смехом.

— Своими шалостями ты не помешаешь мне отдать тебе справедливость. Нет, другие женщины не то, что ты. Как они переносят скучную жизнь? Они вечно жалуются, зевают, хмурятся, вечно твердят своим мужьям: «Ах, какая скука сидеть постоянно в лавке, словно собака на привязи! Как несносно угождать копеечным покупателям и пользоваться только одним несчастным воскресеньем в неделю». И так она ворчит с 1-го января до 31-го декабря. Возьмем хоть твою мать. У нее доброе сердце, и ты знаешь, как я ее люблю, но скажу, что она злилась, как собака, когда имела колониальную лавку.

— Мистер Жозеф, я тоже стану сорвавшейся с цепи собакой, если вы не перестанете удивляться тому, что ясно, как день. Одни родятся со счастливым характером, а другие с не-счастным. Вот и все. Одни всегда ропщут на судьбу, а другие, наоборот, говорят: «Это так? Ну что ж, пусть будет так!» Одни делают не очень веселую жизнь еще скучней и для себя, и для окружающих, а другие стараются сделать веселым даже то, что невесело. Мой милый, поговорим, наконец, разумно. Что удивительного в том, что я весела, довольна и счастлива? Чего мне недостает? Родители обожают меня; мы с тобой любим друг друга от всего сердца; наша Жозефина — прелестный ребенок; хотя мы не крупные торговцы, но живем в довольстве; у нас есть прислуга; ты меня так балуешь, что на воскресных прогулках я одета, честное слово, не хуже жены банкира. Торговля, присмотр за домом мне нравятся, занимают меня, и ты хочешь, чтоб я скучала? Начну-ка я удивляться, что ты меня не бросаешь только для дела; что никогда не ходишь в кафе и все вечера проводишь со мною. А я просто наслаждаюсь счастьем и твержу себе: «О, Боже, как я необыкновенно счастлива! Но почему я так счастлива?»

Последние слова Мария произнесла, так забавно и мило передразнивая мужа и поднимая к небу глаза и руки, что Жозеф, несмотря на умиление, расхохотался.

— С тобой и десяти минут нельзя поговорить серьезно, ты над всем смеешься, — сказал он. — Помнишь, когда эта старая дура Барду подбила тебя идти гадать на нас обоих, то ты не только сама хохотала над предсказанием, от которого бы у другого встали волосы дыбом, но я сам не мог отнестись к нему серьезно: так потешно ты рассказала мне все.

— Постой! Что сказала мне эта безумная? Да! Что голову отрубят мне, что голову отрубят мне! — пропела Мария в нос с шутовским видом.

Жозеф не мог не улыбнуться и сказал:

— Действительно, лучше смеяться над этим глупым предсказанием, чем огорчаться им. Я не отгадчик, а могу предсказать тебе счастливое будущее. Если только наши дела пойдут хорошо еще десять лет, мы бросаем торговлю и живем в деревне, в хорошеньком домике с садом, за которым я сам ухаживаю. Что ты скажешь о моем гадании?

— И у нас будет птичий двор, где я буду разводить кур? И у меня будут голуби и кролики? У меня будет корова?

— Все будет — и голуби, и кролики, и превосходная дойная корова. Я корову приведу со своей родины. А, мадам Фово, вы стали серьезны!

— Да, милый мой, потому что моя мечта — жить в де0 ревне с тобой, с дочкой и с моими стариками. Непременно надо, чтобы и они ехали с нами.

— Это и моя мечта. Я говорю себе: моя жена не так счастлива, как я бы хотел. Но терпение! Еще десяток лет — и я ей устрою маленький рай на земле.