Жертва - [46]

Беатрис действительно пришлось бежать: их дом был сожжен, а Дмитрий превратился в злейшего врага. Ей удалось услышать его разговор с одним из друзей прежде, чем она совершила самую большую ошибку в жизни и обратилась бы к нему за помощью.

«Она вряд ли понимала, что с ней произошло», — произнес Павел.

«Это больше не имеет значения. Она одна из тех тварей. Я найду её и убью».

Беатрис запомнила только этот обрывок разговора, который до сих пор отзывался болью в её сердце. Она не любила Дмитрия, но не могла вычеркнуть из памяти, как они сплетались в объятиях, как засыпали вместе. Она делила с ним не только кров и постель, она хотела провести с ним всю жизнь, родить ему детей. И вот так, вмиг стала для него «одной из тех тварей».

Беатрис оставила Петербург, бежала из России, и первое время перебиралась с места на место, пока не решила осесть. Чем старше становилась малышка, тем сложнее приходилось. Молодая девушка, свободно путешествующая с маленьким ребенком, привлекает немало внимания, а ей это было ни к чему. Именно тогда она нашла Джану, внушила ей, что Авелин её горячо любимая дочка, что нужно перебраться в Зальцбург и, разумеется, нанять няню. Так они жили уже почти полтора года, и это сводило Беатрис с ума. Быть привязанной к одному месту, когда перед тобой раскинулся весь мир, становилось невыносимо.

Несколько раз она вспоминала о Сильвене, которого давным-давно приняла решение оставить в прошлом, но о том, чтобы доверить тайну Авелин кому бы то ни было, и речи идти не могло. Посему приходилось довольствоваться обществом и кровью Джаны, и быть тенью. Заказчицы, приходящие домой, видели только невзрачную женщину с волосами, собранными в пучок, в неприметной одежде, которая готовила, убирала или возилась с ребенком.

Авелин нравилась всем без исключения. Она была хорошенькая, а Джана шила для неё самые лучшие наряды. Дочь мало интересовали сюсюканья клиенток, её вообще мало кто мог заинтересовать. К Джане она относилась снисходительно, и исключительно потому что об этом её просила Беатрис, остальных же замечала только в том случае, если с ней общались на равных. К трем с половиной годам она уже разговаривала не хуже взрослого, временами на совершенно не детские темы. Когда ей становилось совсем скучно, она начинала записывать свои мысли. Грамоте её учила сама Беатрис, и Авелин свободно говорила на трех языках. Чуть позже Беатрис подарила ей большую дорогую книгу для записей, наподобие тех, где вела учет Джана. Разве что украсили они её вместе с Авелин, и выглядела она, как бесценный древний фолиант.

Тем страшным утром она решила лечь подремать пару часов после рассвета. Авелин спала до полудня, к Джане сегодня никто не должен был прийти с утра, и Беатрис решила позволить себе эту роскошь. Сны после изменения стали более яркими, живыми и настоящими. Она могла оказаться в любом уголке земного шара — единственное приключение, доступное ей в последние полтора года.

Беатрис не успела почувствовать заранее приближение беды, не успела отреагировать. Их было не меньше двенадцати человек. Тех, кто подобно Дмитрию охотился на измененных. Они ворвались в дом, и Беатрис даже не успела ничего предпринять. Да и что предпримешь, когда двое уже вытаскивают твою дочь из кровати, а остальные направили на тебя оружие?.. Она не общалась с другими измененными, но Семен рассказал ей, что у этих людей есть какие-то специальные растворы, которыми они смазывают свои пули. Ядовитые и опасные именно для измененных. Будь она одна, Беатрис попыталась бы сбежать, но рядом была Авелин.

Ничего не понимающая Джана попыталась было закричать, но после звонкой пощечины замолкла. Беатрис, которая привыкла никогда не сдаваться, сейчас поняла, что не может пошевелиться. Ничего не предприняла, хотя должна защищать своего ребенка, защищать из последних сил.

Мысль оборвалась, когда в открытую дверь шагнул Дмитрий.

— Забирайте их, — коротко произнес он, глядя на собственную дочь. Беатрис мысленно взмолилась о том, чтобы он не догадался. Авелин была её миниатюрной копией, но она специально доводила себя до такого состояния, чтобы никому не удалось разглядеть в них ни единой общей черточки. Дмитрий же наверняка помнил, что она была в положении, когда её похитили, а Авелин унаследовала цвет его глаз. Цвет, но не разрез, и это вселяло надежду. Что творится в голове бывшего мужа, она не могла знать, но боялась одним неосторожным словом или движением выдать её.

— Всех?

— Всех. Эту женщину надо допросить.

Беатрис уловила движение со спины, но не обернулась, глядя на Авелин, которая смотрела на неё широко распахнутыми глазами.

«Только не назови меня мамой, милая. Пожалуйста, не назови».

Она почувствовала, как в шею вошла игла, и спустя пару мгновений реальность поплыла, искажаясь. Беатрис осела на пол, глядя на растягивающийся перед глазами потолок.

— Ребенка отдайте матери.

«Он не понял. Он не узнал!»

Ликование и радость — это было последнее, что она ощутила. Темнота сомкнулась вокруг, отрезав от реальности.

Пробуждение было одним из самых страшных кошмаров её жизни. Кошмаров наяву. Она очнулась от дикой режущей боли в запястьях, плечах, бедрах, коленях, лодыжках. Слабость никуда не ушла, во всем теле ощущалась неприятная тяжесть, а голова казалась налитой свинцом. Действие какого-то снадобья сделало её абсолютно беспомощной. Тем не менее, веревки, пропитанные другим адским раствором, стягивали её обнаженное тело на разделочном столе. Они вплавлялись в кожу, не позволяя сделать лишнее движение. В том, что она не общалась с другими измененными, были свои плюсы, но были и минусы. Сейчас Беатрис понятия не имела, что причиняет ей боль, а что обездвиживает, и можно ли как-то противостоять этому.