Жертва - [55]

Мистер Милликан, бледный, с раздувающимися ноздрями, прошествовал по конторе, неся в обеих руках гранки. Мистер Фэй задержал Левенталя, чтоб напомнить о желавшем рекламы предпринимателе.

— На той неделе — первым делом. Я прослежу, — сказал Левенталь. — Во вторник.

— Да, я слышал, у вас в семье утрата. Мои соболезнования. — Губы у мистера Фэя вытянулись в ниточку, кожа на лбу пошла морщинами. — И кто?..

— У моего брата, ребенок.

— О, ребенок.

— Мальчик.

— Как ужасно. Да-да, Бирд мне говорил. — Строгие губы придали ему вид холодности, переходящей в страдание. Левенталь понимал, откуда это идет. — И больше нет детей?

— У них еще сын.

— Чуть полегче.

— Да, — сказал Левенталь.

Он вдруг забыл о работе, глядя на мистера Фэя. Тут по крайней мере хоть приличие соблюдено. Бирд тоже мог бы минуточку выделить, сказать что-то. Милликан прошастал мимо, даже кивнуть не нашлось времени. Невысокого полета птицы, ничтожные, мелкие людишки. А-а, да какая ему разница. Ну, подошел в конце концов с вопросом этот самый Милликан, и даже не слушал ответа, только делал вид. Как моллюск в мокром песке; ты для него как шум морской. Левенталь оглядывал стол — бумаги, стакан, набитый цветными карандашами, дородная чернильница, подносик с корреспонденцией. Имелось несколько записок. Одна, датированная вчерашним числом, была от Уиллистона. Держа листок у груди, на ладони, он его оглядывал. Думал: «Позвоню, как чуть полегчает; едва ли это срочно, а то бы он меня выловил дома или вчера на работе».

В двенадцать позвонила телефонистка и сообщила, что кто-то его дожидается в приемной.

— Как фамилия?

— Не говорит.

— Так вы спросите его, да?

Телефон смолк. Через несколько минут он попробовал с ней связаться — никакого ответа. Вышел в закуток, глянул на ее стол. Отлучилась. Сдернул с крючка соломенную шляпу, надел. Первая мысль была — это Макс. Но Макс бы назвался. Видимо, это Олби. Много стоят его обещания не лезть к нему на работе. Приемная была пуста. Левенталь толкал матовое стекло перегородки, чтоб посмотреть, не вернулась ли она к коммутатору с другой стороны, но услышал ее сзади. Она прошла через контору.

— Так вы определили его?

— Он в коридоре, а фамилию свою не говорит и входить не желает.

Она смущенно хихикала, маленькие глазки так и спрашивали у Левенталя, в чем дело. Он вышел в коридор.

Олби, возле шахты лифта, следил за натянутыми тяжестью тросами. Пиджак намотан на руку; лицо желтое, заросшее, распахнута грязная рубашка; развинченная поза, одна рука прижата к груди. И развязаны шнурки на ботинках. Будто напялил одежу, едва вылез из постели, и, не теряя ни секунды, бросился на свиданье к Левенталю. Неудивительно, что девица хихикала. Но Левенталя не очень трогали, в сущности, ни ее смешки, ни сам Олби. Красно зажглась нижняя часть шара над дверью, мягко остановился лифт. Они с Олби втиснулись в толпу девиц из коммерческого училища сверху.

— А хорошенькие, — шепнул Олби. Их прибило друг к другу вплотную. Левенталь рукой не мог двинуть. — Хорошенькие, свеженькие. Скоро мы с вами так одряхлеем, что реагировать перестанем. — Левенталь молчал. И этот человек вчера рыдал по своей жене, думал он, пока они плавно спускались.

Олби потащился за ним через вестибюль, вышел следом на улицу.

— Вы, по-моему, обещали, что не будете сюда соваться? — сказал Левенталь.

— Я вас дожидался снаружи, прошу отметить.

— Но я не хочу, чтоб вы сюда шлялись, вам было сказано.

Олби его осиял ироническим, упрекающим взглядом. Взгляд был ясный до странности, учитывая, как он вчера перебрал. Голос, правда, сел.

— Я пообещал, что не доставлю вам тут мороки. При отношениях, сложившихся между нами, вы могли бы мне чуточку доверять.

— Да? — сказал Левенталь. — И какие же у нас отношения?

— Кроме того, я глянул, что там внутри происходит. Это не для меня.

— Ну хорошо. Что вам надо? Только поживей. Мне только поесть и тут же вернуться.

Олби мешкал. Неужели, думал Левенталь, он не подготовился, неужели это все экспромт? Или все входит в игру — смущенье, несобранность?

— Я знаю, вы ко мне относитесь с подозрением, — родилось наконец.

— Да ладно вам, не тяните.

Олби провел по глазам ладонью. Сильно сморщил нос.

— Мне надо двигаться.

— A-а, так вы отбываете?

— Нет, кто сказал? Ну, в общем, да, как только смогу. Само собой. В основном я хотел сказать… — Он призадумался. — Я вчера с вами разговаривал на полном серьезе; я намерен за себя взяться. Но для начала необходимо кое-что предпринять… подчиститься, принять более презентабельный вид. Эдак я ни к кому и приблизиться не могу.

Тут Левенталь был совершенно согласен.

— Мне надо постричься. И эта рубашка, — он ее подергал, — костюм необходимо отдать в чистку. Отутюжить хотя бы. На всё деньги нужны.

— На виски вы деньги находите. Тут не возникает проблем.

Взгляд у Олби был серьезный, убедительный, даже несмотря на зловещую отечность лица.

— Вчера, как я понимаю, вы пьяны не были. С чего бы? От воды из-под крана?

— Это были последние-распоследние денежки Флоры, жалкая пара долларов. Последняя с нею связь, — сказал он с растяжкой, — осязаемая то есть.

Левенталь с сомнением на него глянул. Взгляд вмешал все, слов не требовалось. Тот пожал плечами, отвел глаза.