Жертва - [147]

Саакадзе внимательно слушает.

– Вот, Георгий, выполнишь мое повеление, – не будет тебе равного в Иране.

– Шах-ин-шах, ты не раз испытывал мою преданность. Был ли даже ничтожный повод сомневаться во мне?

– Нет, мой сардар, ты по заслугам отмечен шахом Аббасом.

За окном в саду под твердыми ногами скрипнул песок. Шах Аббас обернулся.

По аллее шел Паата, улыбаясь солнцу. Он подбрасывал розу, и мускулы играли под шелковым азямом.

Георгий залюбовался красавцем сыном.

Шах Аббас одобрительно кивнул:

– Как твои два сына, выздоровели?

Георгий похолодел: Шадиман донес.

– Все время об этом беспокоюсь, великий из великих «лев Ирана». Неоднократно хотел обратить твое благосклонное внимание на личное горе, но неудобно было. Русудан ничего не пишет о них, а сам я избегаю спрашивать, боюсь правды.

– Аллах пошлет Бежану и Автандилу полное выздоровление. Спокойно поезжай.

Шах Аббас задумчиво, покрутил кольцо с черным карбонатом. Он вспомнил восхищение ханов на утренней беседе, когда он, «солнце Ирана», посвятил советников в свое решение оставить Паата заложником. И сейчас, мысленно повторив арабскую мудрость, шах Аббас любовно посмотрел на Саакадзе.

– Мой верный сардар, разлука с тобой тяжела. В утешение пусть останется со мной Паата. Его доблесть и мужество, как в зеркале, отразят преданного мне Георгия Саакадзе.

На секунду, только на секунду, Георгий потерял себя. Он чувствовал, как сжимается его сердце, как одеревенели ноги. От ужаса он словно опьянел. Но сколько шах ни вглядывался, он видел только неподвижное лицо и ясный взгляд. Георгий спокойно проговорил:

– Шах-ин-шах, я сам хотел просить тебя о такой милости. Где, как ни у источника мудрости, Паата почерпнет знания и силу?

«Саакадзе одержит победу и над грузинами», – облегченно подумал шах и разрешил Саакадзе для скорейшего разгрома Теймураза взять с собой «барсов» и грузинскую свиту.

Прощаясь, Георгий рассказал шаху смешной случай с дервишем, который по ошибке вместо дыни съел кусок подошвы и уверял, что разница только во вкусе. Шах расхохотался.

Около мавританских дверей Давлет-ханэ Эрасти держал под уздцы Джамбаза. Шахские слуги толпились у дверей, склоняясь до земли перед эмир-низамом. Внезапно Эрасти качнулся, задрожал, глаза до боли открылись: Георгий Саакадзе не может вдеть ногу в стремя?! У Эрасти всю дорогу стучали зубы. Он знал – случилось непоправимое несчастье.

Тяжело прошел в грузинскую комнату Саакадзе. Лязгнул засов. До утра Эрасти прислушивался к тревожным шагам Георгия.

В эту ночь и Нестан переживала большое горе. Шах снова оставляет ее на год в Исфахане в залог верности Зураба. Нестан вспомнила мудрый совет Георгия, данный ей полгода назад: «Если хочешь скоро увидеть Картли, убеди шаха в своем спокойствии к Зурабу. Скажи о желании стать женой Даутбека, прими магометанство. Даутбек для нашей Нестан тоже пойдет на это. Конечно, все сделаем для виду. Шах забудет о тебе, а в Картли снова станешь христианкой и женой Зураба».

– Почему я тогда высмеяла Георгия? – рыдала Нестан.

Зураб гладил золотистые волосы, целовал теплые губы. Зурабу жаль Нестан, но острой боли он не чувствовал. «Неужели разлюбил? – удивлялся он. – Может, отвык? Почти три года не видел. Нет, если бы любил, десять лет можно не видеть, сердце не устанет помнить». Он постарался скрыть свою холодность под щитом нежности и утешения. Он уверял, не более трех месяцев пройдет, и они снова будут вместе и навсегда забудут горечь расставанья.

«Барсы» возбужденно готовились к походу. Они бесконечными хлопотами торопили время. В кайсерие закуплены дорогие подарки для всех друзей и родных. Даже Папуна, третий день ходивший сумрачным, набил хурджини разными лентами и игрушками. "Для новых «ящериц», – говорил он, вздыхая. И Паата вместе с Хорешани усердно выбирал подарки для матери, братьев и сестер. Только Эрасти не покидал порога грузинской комнаты. Он никому не сказал о странном состоянии Саакадзе, но не отходил от него, стараясь угадать малейшее желание. Георгий продолжал молчать, не желая мешать друзьям насладиться сборами в дорогую Картли.

– Эрасти, а ты почему не идешь на майдан? Или решил своей жене и сыну кислое лицо привезти в подарок? – спросил Георгий. – Завтра выступаем.

– Батоно! – мог только выговорить Эрасти.

– Папуна, прошу, пойди с Эрасти и купи для Русудан красивую шаль, а для детей…

Голос Георгия дрогнул.

– Э, Георгий, что ты последние дни глаза прячешь? Лицо на шафран похоже, а виски сединой занесло, – укоризненно покачал головой Папуна.

Георгий схватился за виски. Он круто повернулся к зеркалу, с тревожным вниманием разглядывая свое лицо.

– Друг Папуна, купи и мне подарок – черную краску, ибо даже я не доверяю полководцам, седеющим в ночь перед походом!

Когда все ушли, Георгий обнял Паата и запер на засов дверь. Паата удивленно следил за отцом.

– Мой сын, мой любимый сын, я хочу поговорить с тобой об очень большом…

– Мой отец, я слушаю, как слушает воин звуки боевой трубы.

– Я хотел говорить с тобою о родине, мой сын. Ты вырос здесь, вдали от нашего солнца, вдали от грузинского народа, чувствуешь ли ты связанным себя с Грузией? Ведь тебе пришлось даже принять магометанство.