Жертва - [136]

Хитрый Баграт боялся потерять добытый с такими ухищрениями трон. И он не доверял Шадиману, ссорился с Симоном, боялся Нугзара и заискивал перед Исмаил-ханом, настоящим хозяином Картли.

Баграт VII ничего не хотел замечать – ни ненависти народа, ни презрения церкви. Он жадно наслаждался званием царя и умертвил бы половину Картли, лишь бы удержать скипетр Багратидов. Он с большой радостью избавился бы от «змеиного» князя, если б не грозный наказ шаха Аббаса.

Гульшари ловко использовала страх и ненависть Баграта к Шадиману, и вскоре Андукапар занял место «змеиного» князя. У Шадимана оказалось вдоволь времени на уход за лимонным деревом.

Незаметно был отстранен от всех дел царства и Зураб. Гульшари, издеваясь, мстила мужу бывшей соперницы. При встречах она с притворным участием спрашивала: все ли еще шах-ин-шах держит в гареме прекрасную Нестан? Уж не собирается ли «средоточие вселенной» присвоить неповторимую драгоценность? Наверно, нежная Нестан от скуки всех жен «льва Ирана» опутала своими шелковыми волосами.

Зураб кусал усы, прятал налитые кровью глаза и всячески избегал Гульшари.

Шадиман посоветовал Симону привлечь на свою сторону оскорбленного Зураба. Но и сам Шадиман не думал уступать Андукапару. Он только отдыхал, немного отдыхал и едва заметно прибирал Симона к рукам.

Упиваясь властью, Гульшари и Андукапар сначала не заметили стратегии Шадимана. Гульшари счастлива: она дочь вдового царя, она царица! Власть! О сладостное слово! Она может веселиться: натравить медведя на князя Газнели, отца Хорешани, заставить княгинь до утра танцевать под зурну, наступить на ногу даже царице Мариам, и старая сова будет улыбаться.

Да, Мариам почувствовала «благодарность» своей воспитанницы. Особенно унизительно для Мариам переселение в покои Тэкле. Гульшари заявила: ей необходим свежий воздух, а опочивальня Мариам смотрит в сад. И молиться она решила в молельне Мариам перед иконой божьей матери Влахернской.

Сначала Мариам боролась, требовала у Шадимана защиты. Но Шадиман советовал пока терпеть, а покои Тэкле совсем не плохи. Хорошо, что Гульшари не поместила ее в полутемной комнате, где молилась Нестан Орбелиани.

Мариам пыталась покинуть Метехи, но Баграт боялся – вдруг сове вздумается начать хлопоты за Луарсаба? Он любезно убеждал: она – старшая царица и должна остаться в Метехи до конца своих дней.

А Гульшари, вздыхая, тщеславно шептала княгиням:

– Вот из милости бывшую царицу держим.

Ненависть и стыд душили Мариам, запоздалое сожаление тревожило сон. Тэкле, кроткая голубка, никогда не покушалась на первенствующее место. Она, Мариам, была полноправной царицей, а теперь? Даже жаба Нино Магаладзе едва замечает ее. Но самое унизительное – на приемах она должна своим присутствием возвеличивать царственное положение Гульшари. Шадиману немного жаль глупую женщину, но ему не до нежностей. Не только в Метехи, но и в княжеских замках говорят, что Симон во всем подражает Луарсабу. На свою короткую спину натягивает куладжу любимых цветов Луарсаба, на грубо отесанном мизинце торчит голубой камень, пытается быть остроумным, но Шадиману не смешно. А главное, наперекор скупому отцу, устраивает малые пиры, приглашая исключительно молодых князей и стройных княгинь. Симону тридцать пять лет, но благодаря расчетливости Баграта невеста пока не выбрана. Это тоже на руку Шадиману.

Гульшари первая заметила перемену в брате и мысленно призналась, что усилия Симона напоминают ужимки обезьяны. На Луарсаба разве кто-нибудь может походить?

Баграта, и особенно Андукапара, встревожила дружба царевича с Шадиманом, но князя ни в чем нельзя уличить. Он неизменно вежлив, советы его всегда полезны, а общество… нет остроумнее и веселее собеседника, чем князь Шадиман Бараташвили.

И сейчас, сидя против Симона, Шадиман восхищал его занимательным описанием вчерашних событий на майдане.

– Так, мой царевич, это шестая смута за год. Очевидно, Андукапар, к неудовольствию Гульшари, слишком много думает ночью, потому встает с пустой головой. При таком пробуждении с какого бока к царю ни подлезай, все равно не поймаешь корону.

– Но, дорогой князь, отец только Андукапару доверяет.

– Царь Баграт – да живет он вечно! – никому не доверяет.

– Но Андукапару?

– Это все равно, что никому.

Симон расхохотался, задорно покрутив красный ус. Он не устоял против последней персидской моды: обрил голову, оставив на макушке пушистый пучок волос, сбрил левый ус и выкрасил пучок волос и правый ус в ярко-красный цвет.

Шадиман целый день избегал Симона, боясь разразиться смехом, а к вечеру изысканно похвалил перемену: именно только этого не хватало царевичу для сходства с настоящим витязем.

О событиях на майдане Шадиман рассказывал Симону недаром. Такие скандалы вредны царю. Никогда в бытность Шадимана правителем Картли не случалось подобного позора.

– Теперь во всех грузинских царствах смеются над бессилием Баграта. В Стамбуле тоже проведают: как раз накануне драки пришли в Тбилиси турецкие караваны. В Исфахане, конечно, еще раньше узнают, – лазутчики Саакадзе донесут… Нехорошо, царевич, когда у царя плохие советчики. Царский венец не прирастает к голове, нельзя позволять дерзким толкать корону.