Жены русских царей - [169]

Двадцать первого июня после обеда Пётр послал Толстого в крепость задать Алексею несколько вопросов. На этот раз дело шло ни о пытке, ни о допросах, просто отец горестно порицал своего заблудшего сына. «Отчего не хотел он повиноваться? Отчего он своим упрямством принудил меня наказать его? Отчего он стремился к своему наследству незаконными путями, а не сыновним подчинением?»

Нужно ли видеть в этих вопросах голос природы, голос наболевшегося сердца, склонного к прощению? Были ли эти ласки только притворством, чтобы выманить новые признания? Мы склонны считать последнее предположение наиболее верным, потому что через три дня царевича опять подвергли пытке, очевидно, с целью добыть неизвестные ещё сведения.

Алексей отвечал в том же тоне, в каком его спрашивали — с меланхолическим сожалением, и довольно верно отозвался о самом себе. Он вспомнил своё прошлое, своё воспитание: «Я воспитан женщинами, в неге. Меня приучили только к увеселениям, к которым я уже был склонен по природе. Я вырос среди монахов и праздных людей, я только пьянствовал с ними и не мог принудить себя к труду. Я избегал своего отца, я его боялся, его присутствие было для меня несносно. Он посылал меня за границу, но я там не исправился... Моё упрямство было сильнее моего страха, внушённого отцом. Когда я отказался получить моё наследство сыновним послушанием, то задумал достать его с помощью иностранцев. Я решился просить у австрийского императора войска, платить им и не отступать ни перед чем, лишь бы достигнуть русской короны».

24 июня царевича снова подвергли пытке. Дано было 25 ударов, как сказано в протоколе.

Но страдалец истощён. От него не получают почти никаких показаний. Вечером того же дня верховный суд собрался в составе ста двадцати семи человек. Суд объявил царевича виновным в ложных показаниях, а также в том, что он надеялся на восстание народа, замышлял -заговор с целью погубить отечество, своего царя и отца при помощи иностранного оружия. Все эти преступления признаны им самим и подтверждены допросами других. Суд единогласно приговорил царевича к смертной казни.

Все сто двадцать семь членов суда подписали приговор, за исключением одного гвардейского унтер-офицера, не умевшего писать.

Лоос сообщил своему двору, что, выслушав смертный приговор, Алексей просил Толстого устроить ему свидание с Афросиной и позволить ему перед смертью проститься с ней. Если это правда, то измена его любовницы, должно быть, не уменьшила его страсти к ней. Лоос полагает, что царевич помешался перед смертью.

Двадцать четвёртого июня царевича, приговорённого к смерти, возвратили в Петропавловскую крепость, а приговор представили царю на утверждение. На третий день, двадцать шестого июня 1718 г., около семи часов вечера, раздался колокольный звон в крепости. В городе распространился слух, что царевич Алексей умер от апоплексического удара. Сначала в этом сомневались, а потом поползли сотни зловещих слухов. О трагическом конце Алексея говорили разное.

Сам царь в циркуле к своим заграничным представителям от двадцать седьмого июня рисовал это событие следующими словами:

«В то время, как мы колебались между отцовским милосердием и обязанностью охранять будущность нашего государства, Всемогущий Бог в своей справедливости помог нам в этом грустном испытании. Он вчера положил конец жизни нашего сына Алексея. После чтения приговора, во время исчисления его преступлений, этот виновный сын был поражён апоплексическим ударом. Когда он пришёл в себя, то приобщился св. тайн и велел позвать нас к себе; мы пришли к нему со всеми министрами и сенаторами, и он перед нами со слезами раскаяния откровенно признался во всех своих преступлениях и просил прощения. Мы его простили отечески и после того он скончался по-христиански того же двадцать шестого июня около шести часов вечера».

Тело царевича перенесли из крепости в дом губернатора, а двадцать восьмого июня его выставили в церкви св. Троицы, где народу дозволено было проститься с ним.

Несмотря на это событие, деятельность Петра не остановилась ни на одну минуту. Двадцать девятого был праздник у царя: он спускал у адмиралтейства новый корабль «Лесной», построенный по плану его величества; на этом празднике присутствовал царь со всеми министрами, и они много веселились.

Вечером тело царевича отнесли с подобающими почестями в крепость и похоронили.

На другой день праздновали годовщину полтавской победы. Пётр дал большой обед, и царь с гостями беспечно предались шумному веселью.

Плейер, австрийский посланник в Петербурге, донёс об этом событии графу Шэнборну седьмого июля следующими словами:

«Господин граф,

Кронпринц умер двадцать шестого июня, в восемь часов вечера, но не естественной смертью, как распространяют слух. При дворе, в народе и между иностранцами тайно рассказывают, что ему отрубили голову мечом или секирой. Этот слух подтверждается многими обстоятельствами. До этого дня ничего не слышали о болезни царевича и ещё накануне подвергли его пытке. В день смерти у царевича были высшее духовенство и Ментиков, а в крепость никого не впускали и ворота заперли до вечера. Голландский столяр, работавший в одной из новых башен крепости, провёл там ночь незамеченным; с высоты башни он к вечеру видел в комнате пыток движение нескольких особ; он рассказал это своей тёще, повивальной бабке жены голландского министра. Останки царевича, рассказал столяр, были положены в простой гроб из плохих досок, голова была полуоткрыта, шея обмотана полотенцем, как у человека, которому бреют бороду. Царь на другой и следующий день был очень весел. Семейство Меншикова не скрывало своей радости в тот же вечер; императрица обнаруживала вид большого горя».