Жены русских царей - [108]

VII ДОНОС 1724

Между тем в то время, когда Россия, по уверению льстивого витии Феофана, в его лице умилялась пред «неизменной любовью, верностью к мужу» и пред другими превысокими добродетелями Екатерины; в то время, когда фаворит её получал «вящее засвидетельствование особливой милости», над ними подымалась гроза. Тучи скоплялись не со стороны каких-либо сановников, не со стороны, например, «великих инквизиторов» и тому подобных лиц, которые в других случаях тщательно доносили о всём Петру: нет, туча над Монсом исходила из самых низших слоёв дворцового общества — со стороны его служителей и мастеровых.

Главнейшим из служителей, лучше сказать из чиновников, канцелярии Монса был Егор Михайлович Столетов.

Простой служитель царицы Марфы Матвеевны, вдовы царя Фёдора Алексеевича, потом писец её брата, адмирала Фёдора Матвеевича Апраксина, малый весьма и весьма неглупый, пронырливый, вороватый, бойкий на язык и письмо, он сумел втереться на службу к Виллиму Ивановичу; и стоило-то ему тёплое место недорого: он заплатил за него Монсу пищалью в шесть червонных, антелем венгерского вина, английскими шёлковыми чулками, куском красного сукна и лисьим мехом в двадцать рублей.

Все эти издержки он поспешил окупить сторицей.

Дело в том, что последние годы Монс был завален всевозможными просьбами; невежда в русской грамоте, весь погруженный в хлопоты об устройстве своих домов, скоплении состояния, занятый поддержкой своего фавора, он, естественно, нуждался в человеке, который бы взял на себя труд принимать, прочитывать челобитья, входить в разные соглашения с просителями (разумеется, более мелкими) относительно презентов, составлять экстракты и доклады, словом — быть его первым секретарём и чиновником разных особых поручений. Таким и сделал он Егора Столетова, «канцеляриста корреспонденции её величества».

Канцелярист скоро понял в какой степени нужен он фавориту и не замедлил закрепить за собой разные права, точно обозначавшие степень его власти и значения; для этого он сам составил инструкцию, Монс её утвердил: все приходящие и отходящие письма её величества ведать ему одному, а другого к ним не допускать; он один являлся в коллегии для объявления разных указов государыни — указов, составлявшихся под руководством его патрона — Монса; на нём лежала обязанность составлять доклад-экстракт для государыни из разных челобитень просителей и просительниц и проч.

Подобная инструкция ясно очерчивала сферу деятельности и власти Столетова; скоро почувствовали это почти все искатели милости Монса; все они, от мелких придворных служителей до светлейшего князя Меншикова — в 1723 — 1724 годах, — отправляя подарки Монсу, не обходили и его делопроизводителя. Хлопоты Столетова состояли в напоминаниях Монсу о тех или других просьбах, в отводе им поболее места во всеподданнейших докладах; в ходатайствах у разных председателей коллегий; эти, в свою очередь, стали оказывать знаки дружеского расположения к канцеляристу. Служба Столетова покупалась разнообразными подарками: тут были белье, галстухи, камзолы, тулупы, серебряные чайники, кофейники, сукна, меха, бахрома, камка, золотая парча, овёс, дорожная коляска, лошади, наконец, деньги от 50 до 220 рублей единовременно. В числе просителей и дарителей, кроме множества разных слуг, дворцовых, приказчиков, поставщиков, управителей дворцовыми имениями, чиновников, мы встречаем Льва Измайлова, Ив. Шувалова, Степана Лопухина, князя Гагарина, кн. Василия Лукича Долгорукова, князя Алексея Долгорукова — столь неутомимого в задаривании семейства Монса, князя Щербатова-глухого, князя Меншикова и царевну Прасковью Ивановну. Подарки Столетова, как наивно уверял впоследствии, «вменял не во взятки, но в благодеяние и в приязнь», за исключением, впрочем, царевны Прасковьи Ивановны, которая жаловала его за то, «чтоб он приводил Монса, а тот государыню императрицу, чтоб та её содержать в милости своей изволила и домашнее бы им (царевне и её сестре Катерине Ивановне) определение учинила».

Секретарь был малый хвастливый, тщеславный, болтливый на язык, как человек вышедший из ничтожества — чрезвычайно зазнавался и вообще вёл себя крайне неосторожно.

Как Монс действовал именем императрицы, так Столетов, бродя по разным канцеляриям и коллегиям по делам своих «милостивцев» и приятелей, употреблял имя Монса в виде понудительного средства. Всё это сделалось известным родственникам камергера; об этом же говорили адмирал Фёдор Матвеевич Апраксин и Павел Иванович Ягужинский.

   — Столетов у меня жил, — рассказывал адмирал Петру Балку, — и Столетова я знаю: он бездельник, я им был недоволен и сбил его с двора.

   — Брось ты Егора, — убеждал Ягужинский Монса, — он твоим именем много шалит, чего ты и не знаешь.

   — Ради Бога, брось его от себя! — со слезами умоляла Виллима Ивановича вся его фамилия, т. е. сестра, племянники. — Буде не бросишь, то этот Столетов тебя укусит, и ты от него проёму падёшь.

   — Виселиц-то много! — самоуверенно отвечал Виллим Иванович: — Если Егор какую пакость сделает, то... не миновать виселицы!

Не одна уверенность в своей силе мешала Монсу отбросить болтливого, вороватого и заносчивого Столетова: этому мешало то обстоятельство, что он посвятил секретаря во все тайны взяточничества; на его попечении возложены были многие дела, по которым Монс уже взял презенты и которые, следовательно, надо было привести к благополучному исходу; наконец, Столетов вообще заявлял большие способности к секретарской должности и был человек по своему времени довольно образованный: так, он знал языки немецкий, польский, а на русском кропал даже чувствительные романсы.