Жены и дочери - [31]

Молли была немного озадачена этими словами, но вскоре выкинула их из головы. Она также была разочарована, что не увидит этого прекрасного, выдающегося юноши, кумира своей матери. Время от времени ее девичье воображение рисовало, каким он должен быть; как красивый мальчик с рисунка в гостиной миссис Хэмли изменился за десять лет, что пролетели с того времени, как был сделан набросок, будет ли он читать стихи вслух, прочтет ли стихи собственного сочинения. Тем не менее, днем в череде бесконечных дамских занятий она забыла о собственном разочаровании, оно вернулось к ней только на следующее утро, как только Молли проснулась, она вспомнила, о нем, как о чем-то неясном, но не совсем приятном, но потом отогнала сожаление. Ее дни в Хэмли были заполнены небольшими обязанностями, которые она выполняла как единственная девушка в этом доме. Она готовила завтрак для одинокого сквайра, и охотно бы отнесла завтрак мадам, но эта дневная обязанность принадлежала сквайру и ревностно им охранялась. Молли читала ему вслух небольшие выпуски газет, городские новости, включая новости с биржи и рынка зерна. Она прогуливалась с ним по саду, при этом собирала свежие цветы, чтобы украсить гостиную, когда спустится миссис Хэмли. Она была ее компаньонкой, когда та каталась в закрытом экипаже, они вместе читали стихи и легкую литературу в комнате миссис Хэмли наверху. Теперь она уже ловко играла в криббидж и могла бы обыграть сквайра, если бы приложила усилия. Кроме этого, у нее были собственные увлечения. Обычно днем Молли упражнялась в игре на старом пианино в уединенной гостиной, потому что обещала это мисс Эйр. Она нашла путь в библиотеку и вынимала тяжелые стержни из ставней, если прислуга забывала это сделать, взбиралась на лестницу и на час погружалась в какую-нибудь книгу английской классики. Летние дни очень коротки для счастливой девушки семнадцати лет.

Глава VIII Опасность надвигается

В четверг тихая деревенская усадьба была взбудоражена новостью о приезде Роджера. Миссис Хэмли чувствовала себя не вполне хорошо или находилась не в таком хорошем расположении духа, как два или три дня назад. И сам сквайр, казалось, выходил из себя без всяких видимых причин. Они не стали говорить Молли, что Осборн оказался среди самых последних учеников на математическом экзамене. Поэтому их гостья знала лишь то, что что-то не заладилось, и она надеялась, что Роджер, вернувшись домой, все уладит, поскольку не могла исправить то, что находилось вне ее незначительной власти.

В четверг служанка извинилась перед Молли за небольшой беспорядок в ее комнате, объяснив, что занималась уборкой в комнатах мистера Роджера. «Не то, чтобы в них не прибирались раньше, но хозяйка любит, чтобы комнаты молодых джентльменов заново приводили в порядок, когда те возвращаются домой. Если бы приехал мистер Осборн, пришлось бы прибирать весь дом, конечно, ведь он старший сын, а мистеру Роджеру и так годится». Молли позабавило это признание права старшинства, но так или иначе она, как и вся семья, стала думать, что для «старшего сына» все, что не превосходно, недостаточно хорошо. В глазах отца Осборн был представителем древнейшего рода Хэмли из Хэмли, будущим владельцем земель, которые принадлежали семье тысячу лет. Мать была привязана к нему, потому что они были одного склада и физически, и духовно, потому что он носил ее девичье имя. Она внушила Молли свою веру, и гостья, несмотря на забавные слова прислуги, была обеспокоена, как и любой другой в семье, тем, как показать свою феодальную преданность наследнику, если бы он и в самом деле приехал. После ланча миссис Хэмли удалилась отдохнуть, чтобы подготовиться к приезду Роджера, а Молли осталась в своей комнате, понимая, что будет лучше, если она пробудет здесь до обеда, чтобы отец и мать могли лично встретить своего мальчика. С собой она взяла рукописный томик стихов, принадлежавших перу Осборна Хэмли, его мать не раз читала некоторые строфы вслух своей юной гостье. Молли попросила разрешения переписать пару самых любимых ею стихотворений. И этим тихим летним днем она занялась переписыванием, сидя у открытого окна, растворяясь в дивном покое парка и леса, трепетавших от полуденного зноя. Было так тихо, словно дом был «отгороженной фермой». Жужжание мух в огромном лестничном окне казалось самым громким звуком. Голоса косарей, доносившиеся с далеких полей, запах скошенной травы, приносимый внезапным дуновением ветра, аромат растущих под окном роз и жимолости — все это усиливало глубину царящей тишины. Молли отложила перо — ее рука устала от непривычно долгого писания — и лениво пыталась выучить одно или два стихотворения наизусть.

«Я ветер спросил, но ответ не услышал,

Лишь стон привычно печальный и одинокий», — продолжала повторять про себя Молли, теряя смысл слов в механическом заучивании. Вдруг раздался щелчок захлопнувшихся ворот, колеса прошуршали по гравию, копыта лошадей застучали по дорожке, громкий радостный голос, залетевший через открытые окна в дом, непривычно заполнил собой холл, лестницу, коридор. Вестибюль внизу был вымощен ромбами черного и белого мрамора; с низкой, широкой лестницы, что огибала короткими пролетами холл, поднимаясь до самого верхнего этажа дома, были убраны ковры. Сквайр так гордился своим дубовым полом с прекрасно подогнанными половицами, что покрывать эту лестницу считал излишним, не говоря уже об обычной нехватке наличных денег, что тратились на отделку дома. Поэтому из пустого, не покрытого ковром холла и с лестницы каждый звук доносился чисто и отчетливо, и Молли услышала радостный возглас сквайра «Эй, вот и он!» и более мягкий и печальный голос мадам, а затем громкий, низкий и незнакомый голос, который, как она догадалась, принадлежал Роджеру. Потом раздался звук открывающихся и закрывающихся дверей, и голоса стали доноситься издалека. Молли снова начала повторять: