Женское счастье - [2]

Миля живет недалеко от меня, и можно не терять времени на отлов тачки, а дойти пешком. Краем глаза успеваю заметить, что мое любимое дерево, огромный ясень, покрылось инеем и его белые ветви закрывают полнеба. И смутное воспоминание о том, что я видела сегодня удивительно красивый сон, настигает меня. Вроде бы было в нем что-то, связанное с зимой и снегом, и кто-то рядом со мной был в этом сне. Был мужчина, родной, самый близкий… А кто? Не вспоминается. Наверное, так… собирательный образ. Юрочка выскакивает из машины и пробегает мимо меня в подъезд как незнакомый: конспирация. В квартире он так же быстро раздевается, как я давеча одевалась. Все прочее обычно занимает час. И час на разговоры. Разговоры посвящаются Юрочкиным семейным делам. А я выслушиваю его, глядя в глаза с преданностью домашнего животного. Но сегодня что-то меня сковывает. Я стою посреди комнаты, наблюдая за своим любовником, бегающим по комнате в беленьких трусах, и на меня накатывает волна злобы. Все выглядит, словно в фильмах моей молодости. То ли в «Москва слезам не верит», то ли в «Вокзале на двоих»…

— Что ты стоишь? — удивляется Юрка. — Раздевайся, я же опоздаю!

Я молча подхожу к окну. Пытаюсь настроить себя на любовную близость. Произношу внутренний монолог, который мне обычно помогает: «Юлия, ты взрослая женщина. Тебе уже не двадцать, и даже не тридцать. Тебе тридцать девять. Пора выбросить из головы все эти романтические враки, не нужно усложнять то, что просто жизнь. Да, он женат. У него семья. А ты ничего плохого не делаешь. Всего лишь занимаешься сексом». Но на сей раз монолог не помог: я не хотела ложиться в эту постель. Не хотела слушать его рассказы про жену и сына. Я хотела прижаться к кому-то родному и поплакать. Юрочка начал злиться.

— Юля, прекрати. Ты же понимаешь, начинаются праздники. И мы сможем увидеться не скоро. Давай в этом году не ссориться. Ты же у меня хорошая девочка.

Слова о «хорошей девочке» срабатывают, и я начинаю раздеваться. Юра закрепляет успех, притиснув меня к себе. От него пахнет хорошей туалетной водой и немного холодом… Он вообще хорош: слегка отяжелевший сорокапятилетний красавец со значительным лицом начальника. Похоже, я сдаюсь. Но тут Юрочка торопливо подталкивает меня к постели, и я снова впадаю в ступор. Руки повисают вдоль тела. Ноги заплетаются.

— Да не хочу я, черт возьми! Ничего не хочу! — шепчу я.

Юрка садится на край кровати, и я вижу, что его лицо становится решительным и собранным: он обнаружил препятствие и сейчас будет его устранять.

— Юльчик, какая муха тебя укусила? Давай разберемся! Я что-то не то сказал? Или сделал? Мне так хотелось увидеться с тобой перед Новым годом… Подарок тебе принес.

Он рысит в прихожую и достает из кармана пальто пакетик. В нем маленький флакон «Кензо». Я невольно улыбаюсь. Все-таки еще не родилась женщина, способная не оттаять при виде духов в красивой упаковке. Юрочка удовлетворенно кивает, видя мою реакцию, и говорит:

— Еще часик есть. Иди сюда.

Он привык добиваться своего. Но не на этот раз. Потому что я ставлю флакончик на стол. Надеваю куртку и выхожу.

— Дверь захлопнешь, — говорю я.

Проходя мимо ясеня, я опять вспоминаю сон. Кто бы мне ни снился, это был явно не Юрочка.

Дома я принимаюсь за уборку. Самое плохое теперь — это сидеть и терзаться сожалением. В Мышиной комнате дикий бардак. Свалены в кучу юбки, платья, кассеты и дискеты. Чтобы было повеселее, включаю музыкальный центр. Купила вместо зимних сапог: Мыша ужасно хотела нормальный звук. Звук нормальный. Земфира поет. Моя дочь Маша, по-домашнему Мыша, слушает Земфиру, «Раммштайн» и какой-то рэп… А я — Веронику Долину, «Наутилус» и всякое старье из итальянской эстрады времен моей учебы в школе. Мыша — кошмарная эгоистка. Она врубает свой «Раммштайн» на полную громкость, утверждая, что, если этих уродов включать тише, пропадает смысл слушания. Поставить сейчас любимую Веронику я не рискую: раскисну совсем. А до Нового года всего ничего. Надо убрать это Мамаево побоище. «О поле, кто тебя усеял…» пою я в унисон Земфире и понимаю, что испытываю облегчение, оттого что не стала предаваться любовным утехам с Юрочкой. Конечно, мои подруженции — и Миля, и Люська, и Танька — сочтут меня полной идиоткой, но мне осточертел этот секондхэндовский секс, «из вторых рук, по сходной цене». Что скажет Люська, я знаю заранее. «Ты сколько лет одна просидела? Десять? И остаток жизни просидишь так же. Машку все жалела! Ах, чужой мужчина в доме! Ее хрупкая психика не перенесет. А теперь она носится где-то целыми днями и вечерами, а ты сидишь одна. Юрочка, по крайней мере, — надежный вариант». Миля, красавица наша, вздохнет и молвит совершенно простонародным тоном, что при ее экзотической внешности выглядит дико: «Мужики, Юлька, все одинаковые… Козла на козла менять — только время терять». Танька грустно поглядит в сторону и пропищит: «Ты счастливая, Юлька: у тебя и ребенок есть, и любовник постоянный…» Правду скажут мои подруги. Потому что все так и есть. Я сама отказывала всем поклонникам. Мне казалось, что для Мыши чужой мужчина в доме будет страшной травмой, ведь она ужасно нервная. А она ревновала меня ко всем, я даже в сторону чужого ребенка смотреть боялась: Машка начинала реветь, если я гладила какого-то малыша по головке… А уж мужчину в дом я привести не смела… Сначала не смела, а теперь уже поздно. Впрочем, я действительно счастливая. У меня есть Мыша, дом, любимая работа…