Женский портрет в три четверти - [29]

Тут я вынужден был замолчать, потому что определять явление - не мое дело. Подобрал хорошее слово, и хватит.

- Да-а... - протянул Кравчук.- Можно и так... А можно и не так...

- Мне нравится,- сказал сэр Уильям.- Принимаю. Заметано?

Теперь им не отвертеться. Теперь в этой самой "Нейчер" им придется дать сноску: настоящий термин предложен советским (лучше - крупным советским) журналистом... Или что-то в этом духе. Но уже фамилию, имя и отчество будьте добры - полностью, без всяких там К. Г. Одна такая сносочка выводит находчивого и умного человека на торную дорогу истории. А другой пишет репортаж за репортажем, и все без толку.

- Бьюты как носители гармонической информации... эстетического начала... нет, фундаментальных свойств прекрасного в объективно существующем...- Миша уже формулировал по-научному косноязычный заголовок.

- После, после,- перебил его Бризкок, спрятал трубку в карман и открыл дверь в вагонный коридор.- Одна из носительниц бесчисленных бьютов, надо полагать, давно уже переоделась, и мы можем вернуться в купе.

Мы вернулись в купе. Сменив розовое на голубое в цветочек, очень домашнее, но не интимное, и сохранив при этом весь свой неисчерпаемый запас бьютов, наша попутчица уютно пристроилась на нижней полке и глядела в окно. Бризкок галантно поклонился ей и, испросив разрешения, сел рядом. Я же протиснулся к столику напротив и тоже сел. Миша остался стоять в проходе, загораживая своей костлявой фигурой дверной проем.

- Отчего вы не садитесь? - спросило теперь уже голубое в цветочек созданье.

Миша потер руки, пригладил шевелюру и сел рядом со мной.

Я перевел взгляд на мою визави. До этого я видел ее входящей в купе, против солнца, и мог различить лишь контуры фигуры и цвет одежды. Теперь она сидела напротив, в мягком рассеянном свете раннего вечера, и смотрела на Мишу Кравчука, чуть улыбаясь ему, как бы поддерживая этого растерявшегося от ее присутствия большого неуклюжего человека, который - она это наверное знала - теряется в обществе всякой молодой женщины.

Лицо ее было обращено ко мне в три четверти - ох, этот любимый фотографами ракурс!

Я попытался встать, но столик мешал мне. Я провел рукой по лбу, поставил локти на стол, подался вперед и, с ужасом думая о том, как я выгляжу со стороны, чувствуя, как потеют ладони и заливается краской лицо, выпалил удивительно емкую и глубокую по мысли фразу: - Это вы!

- Это я,- сказала она.- Меня зовут Елена.

- Это не она,- прошипел Кравчук и опять двинул меня в бок. - Ослеп, что ли,- это совсем другая.

- Это не она, Константин,- повторил профессор.- Оля не она, Маргарет не она, мисс Елена тоже не она. Господи, да неужто вы не поняли! Это быоты, они резонируют с вашими рецепторами, и только-то! Не повторяйте моих старых ошибок, Константин.

И это он мне! Мне, который любит Олю и только ее! Который все понял первым, без профессоров и кандидатов! Который придумал для них само слово "быоты", а они теперь им пользуются направо и налево...

- Это не она,- нехотя согласился я.

- То есть как это не она? - возмутилась Елена.- Это я!

Отвернулась и демонстративно стала смотреть в окно.

В профиль она так же хороша, как в три четверти, клянусь вам.

Бьюты работают, так и хочется скаламбурить, безошибочно бьют в любом ракурсе, они бьют с любой точки, если только есть во что бить. Если в вашей душе есть струна, которую они задевают. Назовем это для ясности резонансом.

Дорогой профессор Бризкок, я хотел бы обрести мудрость раньше, чем годы мои покатятся под откос. Я хотел бы иметь на старости лет такой пустяк, как душевное спокойствие. Мои ошибки никуда от меня не уйдут, но я хочу поучиться на ваших, пожалуйста, разрешите мне это, профессор. Скажите, где сегодня Маргарет Куинз? Где была она все эти годы? Виделись вы с ней? Каково вам без нее? И главное, скажите мне, профессор,- как ей жилось все эти годы, знаете вы об этом хоть что-нибудь?

Я люблю Олю.

ОТКРЫТКА С ВИДОМ НА ПРИВОКЗАЛЬНУЮ ПЛОЩАДЬ

Маргарет, мой друг, безликие города как безликие люди - скучны и похожи. Из них не выжмешь и капли той эссенции, которая способна прожечь душу. Впрочем, с людьми мне везет. Милые люди в отвратительных городах. Редко наоборот. Я не мог бы здесь жить, каждый день видеть эту площадь с памятником, серый вокзал, кирпичную и бетонную скуку домов, выстроившихся по линейке,это еще хуже военного парада. Простите мне ламентации, я не в духе, ничто, меня не оправдывает, даже мой возраст: в моем-то возрасте пора научиться принимать жизнь такой, какова она есть.

Сегодня же возвращаюсь к Бернару и О'Бумбе, которых бросил ненадолго. Уж они-то не тратят слов попусту, и если шлют вам приветы, то от чистого сердца и без всяких сантиментов. Буду следовать их примеру.

Ваш Уильям

Боже, как я устал.

Глава 8

Позвольте представить - группа любителей инструментальной музыки На стоянке такси у вокзала, сбоку от обязательного памятника, на который в околовокзальной суете никто не обращает внимания, и только станционное начальство помнит вообще о том, что памятник здесь, потому что надо за ним ухаживать, обсаживать клумбами, а зимой расчищать тропинки, по которым никто не ходит, разве что случайный прохожий, срезая путь от привокзальной парикмахерской к стоянке такси,- на этой самой стоянке было столько народу, что сэр Уильям спросил: