Женский портрет - [260]
Не только тематика романов «Бостонцы» и «Княгиня Казамассима» – Джеймс прежде не обращался к социальным темам – свидетельствовала о том, что его творческие поиски протекали и в русле позднего французского реализма. Изменения коснулись и его писательской манеры. В обоих романах – особенно в последнем – намного увеличился удельный вес описаний – подробностей быта, социальных нравов и типов. Джеймс изучал окружающую его героя среду: посетил одну из лондонских тюрем, завел специальный словарь «народных выражений».[314] В анализе психологии героя значительное место заняла характеристика психофизических особенностей его натуры, объясняемых фактором наследственности.
И все же следование Джеймса натурализму, как называл свой творческий метод Золя, не шло дальше определенных пределов. Программу натуралистов Джеймс принимал далеко не полностью. В «научном романе» Золя его, несомненно, привлекал принцип логической дедукции в построении характеров – стремление «вывести» их из объективно наблюденных данных, проследить развитие характера в связи с воздействием жизненных обстоятельств и среды, установить причинно-следственную обусловленность поступков, реакций, чувств. Такая характеристика персонажей избавляла от необходимости присутствия в романе комментирующего и морализирующего автора. Сам роман становился «серьезной, страстной и живой формой литературного труда и социального исследования… нравственной историей современности»,[315] а заключенная в нем нравственная идея целиком выявлялась через его образную систему. «Роман, – писал Джеймс, – представляет собой историю. Это общее определение, с достаточной мерой точности отражающее суть романа… Свой предмет литература черпает в документах и достоверных сообщениях и, если она не хочет, как принято говорить в Калифорнии, „раздевать" самое себя, ей следует изъясняться уверенным тоном историка».[316] Однако Джеймс не соглашался с положением Золя, что необходимо и достаточно «дать читателю ломоть человеческой жизни»,[317] – положением, которое отождествляло реалистическое искусство с фотографически точным копированием фактов реальной действительности. Жизнь сама по себе была, по мнению Джеймса, лишь исходным материалом, из которого художник отбирал художественно значимые явления. Иными словами, Джеймс требовал, чтобы искусство было искусством, а художник – творцом и мастером. С другой стороны, в отличие от натуралистов Джеймс не придавал окружающей среде – природной, бытовой, социальной – всепоглощающего значения. Признавая важность условий человеческого существования, он, вслед за своим отцом, Генри Джеймсом-старшим, считал, что человек не лишен возможности сознательного выбора и несет за него полную меру ответственности перед собой и обществом. Именно поэтому жизненный материал – социальные низы, в судьбе которых воздействие биологических и социальных факторов проявлялось с наибольшей непреложностью и очевидностью, – привлекавший к себе внимание натуралистов, в особенности английских, вызывал у него протест. Фигуры и типы социального дна, населявшие натуралистический роман о «человеке-звере», представлялись Джеймсу наиболее обедненной, неразвитой, неполноценной человеческой натурой, которая не давала всей полноты показаний о возможностях личности. Словно полемизируя с Золя, и прежде всего с его английскими последователями, Джеймс создал галерею диаметрально противоположных персонажей. Героями значительного числа его произведений, главным образом в 80 – 90-е годы, стали люди, наделенные активным творческим сознанием, – художники в широком смысле слова.
Почти половина рассказов и повестей Генри Джеймса, не говоря уже о двух больших романах – «Родерик Хадсон» (1876) и «Трагическая муза» (1890), – посвящены различным аспектам «жизни в искусстве» (the artist-life), как назвал эту тему сам писатель. Содержанием этих произведений Джеймс сделал вопросы, связанные с социальными условиями и эстетическими проблемами художественного творчества, а героями – людей искусства: писателей, художников, актеров и т. д. Тем самым он открывал для художественного исследования социальный пласт, до тех пор лишь спорадически привлекавший к себе внимание писателей. Тема художник и общество, которой Джеймс уделил особенно много внимания, получила широкое развитие в реалистическом искусстве XX в. Достаточно указать на продолжение этой традиции в романах Р. Роллана, Томаса Манна, Джеймса Джойса, Джойса Кэри и мн. др.
На разработку новой темы Джеймса толкал ряд обстоятельств – исторических, историко-литературных, личных.
Занятие искусством как общественно-значимой профессией не получало признания вплоть до XVIII в. Но и позже к литератору, живописцу, музыканту и другим людям искусства преобладало отношение как к привилегированным слугам, в обязанности которых входило развлекать и прославлять своего господина – некогда индивидуального, а затем массового – публику. Такой взгляд на художника сохранялся в буржуазном обществе, в частности в викторианской Англии, и в XIX в. В противоположность ему в эстетике романтизма поэту, позднее и художнику, отводилась высокая роль провидца и глашатая истины. Его личность противопоставлялась торгашеской цивилизации и была призвана выражать протест против ее бездуховности. Романтическая концепция личности поэта особенно подчеркивалась Томасом Карлейлем, а позднее перенесена и на художника Джоном Рескином, посвятившим себя пропаганде прекрасного как противоядия против викторианского практицизма и утилитаризма. В пределах той же романтической концепции художник противостоял буржуа как носитель духа свободы, как личность, не скованная социальными условностями. Такими выступали представители мира искусства в романе Жорж Санд «Консуэло», позднее в романе Мюрже «Богема», рисующим этот мир как островок нищенского, но беззаботного существования, бросающего вызов буржуазной благопристойности и нравственности. Напротив, в европейской реалистической традиции, где значительное место занимал «роман карьеры», в котором прослеживалось продвижение героя в обществе, неизбежно большое внимание уделялось образам преуспевающих художников – литераторам типа Лусто в «Человеческой комедии» Бальзака. Здесь пафос был в разоблачении, в показе перерождения художника в буржуа, превращении искусства в товар.
