Женский клуб - [4]

– С кого переключился, с тебя? – Марина о чем-то задумывается, что явно не имеет отношения, ни к этому разговору, ни к её мужу, ни уж, тем более, ко мне. Мгновение она непонимающе смотрит и нехотя отвечает:

– Ну да, – протяжно говорит она, – Утомительно это, понимаешь, когда тебя любят, хотят и не могут оторваться 24 часа. Хорошо ещё, что у него работа такая, ответственная, а то… Взглянув на меня, Марина совсем другим голосом произнесла:

– Ты не подумай, Сережа замечательный и я очень люблю его, но долго я, наверное, все-таки не выдержала бы. Слушая её, я почему-то вспомнила довольно известное выражение «Все, что перед словом «но» – лошадиное дерьмо».

Марина поставила на стол хрустальную розетку, наполненную странной консистенцией зеленоватого цвета с довольно резким запахом. Я непонимающе посмотрела на неё. Марина загадочно улыбалась:

– Зеленый мёд! – торжественно объявила она. Сережка как-то привез с Новороссийска и мне так понравился этот вкус! Я прямо влюбилась… Мы сейчас только его и покупаем, – Да ты попробуй, не бойся! Вкус был странный, с горчинкой, но довольно приятный. Хотя таким уж выдающимся, как Марине, он мне не показался. Довольно специфический и вкус и запах, одним словом, на любителя. О чем я и сказала Марине. Она с сожалением посмотрела на меня и, вздохнув, заметила:

– Да ты что! Это же падевый мед с хвойных деревьев, он за границей, если хочешь знать, считается очень ценным и стоит значительно дороже, чем любой цветочный. Марина покачала головой, и снова посмотрела на меня, как на человека, у которого только что был шанс изменить жизнь к лучшему, но из-за своего персонального скудоумия, он упустил его навсегда.

Уходя от неё в тот вечер, я мельком заглянула в детскую: четырехлетние Славик и Владик, настойчиво и увлеченно прокладывали дорогу из кубиков.

– Уму непостижимо, – подумала я, – Не канючат, не орут, не путаются под ногами, – ничего из классического репертуара среднестатистического дитяти. Сидят и тихо играют, не пристают к матери с бесконечными «дай», «хочу», «купи», а с успехом довольствуются набором цветных кубиков, собственной комнатой со шведской стенкой и турником, да обществом друг друга. Я вздохнула, думая о моём «сокровище», ожидающим меня дома с надутыми губами, попрощалась с хозяйкой и ушла.

3

Марина сдержала данное самой себе обещание, помогать брату и сестре. Более того, она о нем никогда и не забывала. Поддерживала их, как только могла. Через год после неё, окончил школу брат Эдик. Марина, сама ещё только перешла на второй курс, но настояла, чтобы он поступал в электротехнический колледж. Она уже тогда, каким-то шестым чувством, угадала грядущую востребованность в области программного обеспечения. А Эдику даже в голову не пришло спорить с ней. Если бы его спросили, а чего хочет он сам, парень бы всерьез растерялся. И скорее всего не смог бы ответить. Сестру он не просто обожал, он её боготворил. И вера эта была, как настоящая любовь: истинной, безусловной и всеобъемлющей. Так уж получилось, что главой семьи всегда была Марина. Она даже не помнит, с каких пор. Видимо, с тех самых, как начала себя осознавать. Мать её побаивалась и слушалась беспрекословно. Обосновавшись в городе, Марина жила в тридцати километрах и регулярно приезжала. Иногда она эффектно подкатывала к домику матери на красивых автомобилях заграничного производства. Пока невидимый за тонированными стеклами водитель скромно оставался в машине, проводила рекогносцировку местности. Загружала в холодильник продукты. Проверяла дневники. Производила личный досмотр. Например, безнадежно увязнув расческой в Юлькиных кудрях, обращаясь к матери недовольно спрашивала:

– Ты когда ей мыла голову? А? – распутывая непослушные пряди у хныкающей сестренки, бросала она на мать негодующий взгляд. Та, испуганно выпрямившись у стены и заискивающе улыбаясь, оправдывалась:

– Да каждую неделю моем, скажи, Юль, – мать прерывисто вздыхала, – Просто волосы такие, как и у отца её, ты же помнишь Артура? Её старшая дочь, морщилась и резко обрывала:

– О, нет, давай обойдемся без твоих воспоминаний! Пожалуйста! Этого только не хватало! – и сразу без перехода, обращаясь к Юльке:

– А ты сама, дылдоха восьмилетняя, когда научишься ухаживать за собой!? Я сколько тебя учила? Ты же девочка, в конце концов!

Прехорошенькая, с оливковыми глазами и золотистой безупречной кожей Юлька, начинала всхлипывать, закрыв лицо руками, которых не было видно из-за струящихся по ним длинных и густых, волнистых, угольно-черных прядей.

– Так, – подымалась с дивана Марина, – Слушайте обе, повторять больше не буду, или следите за волосами, – чуть помедлив, она добавляла, – И за остальным, впрочем, тоже, или подстригаем коротко в следующий же мой приезд, ясно? Юлька, зарыдав громче, кивала одновременно с матерью. Марина вздыхала, обнимала сестру, которая тут же оплетая её руками и ногами, наконец, затихала, и спрашивала:

– Мне ехать пора, где Эдик? Он исправил двойку по физике? Мать, незаметно втягивая голову в плечи, растерянно улыбалась. Марина, каменея лицом, тихо интересовалась: