Женские убеждения - [25]

В студенческой жизни настал переломный момент, причем тогда его никто не заметил: тема разговоров сдвинулась от занятий, оценок, вечеринок и символизма в литературе к будущей работе. После этого работа стремительно вытеснила остальное, а занятия, оценки, романы и разговоры о науке приобрели милый и странный оттенок чего-то прошлого. При слове «работа» все выпрямляли спины и начинали соображать, пытаясь припомнить, у кого какие есть связи и как ими теперь воспользоваться. Все раскидывали умом, все переживали за долгосрочные перспективы – что будет с абстрактной дорогой, которая якобы ведет к счастью, а уж потом – к смерти.

Естественники – те, кто не собирался дальше изучать медицину – думали о работе в лабораториях, студенты творческих специальностей намеревались закрепиться в дошкольном образовании или сфере продаж. Или – как те немногие их знакомые, кто уже получил диплом – они представляли себе, что работают в издательстве, бодрым голосом отвечают на телефонные звонки: «Редакция Магды Стромберг, это Бекка!» по двадцать раз на дню, хотя на самом деле всем хотелось быть Магдами Стромберг, а не Бекками. Некоторые собирались трудится на поприщах, названия которых сами по себе звучали весомо: маркетинг. Бизнес. Финансы.

Никому не хотелось превратиться в одного из тех немногочисленных выпускников, которые так и остались болтаться на кампусе. Был такой, он закончил колледж три года назад и теперь работал баристой в центре города, выпендривался – оставлял все книги, которые читал, лежать открытыми, вверх корешком, рядом с диспенсером для сиропа и кувшином с молоком, а когда нынешние студенты покупали кофе, всегда пытался поймать их взгляд. Студент брал чашку, бросал туда пакетик за пакетиком тростникового сахара, подкрепляя силы перед ночной работой над очередным домашним заданием, баристе же уже незачем было себя подкреплять, разве что перед очередным днем за стойкой. Это ошарашивало: оказывается, место, которое четыре года крепко держало тебя в своих руках, может вот так просто вышвырнуть прочь – и не отвечать ни за что больше.

Грир начала мечтать о писательском поприще: воображала себе, как пишет статьи, критические обзоры, а потом, может, и книги с сильным упором на феминизм, хотя, скорее всего, поначалу заниматься этим придется по ночам. На жизнь нужно будет зарабатывать чем-то другим. Перебиваться, как родители, она не хотела. Но если у нее будет нормальная работа и она не скатится в нищету, она попробует писать, сколько получится, а там, может, и повезет.

Хотя Зи куда больше, чем Грир, подходила для работы в НКО, Грир теперь тоже считала, что не прочь поработать в связях с общественностью в каком-нибудь хорошем месте. А еще мечтала, что напишет Фейт Фрэнк и расскажет ей про это: «Пытаюсь понять, как распорядиться своей жизнью, пока работаю редактором бюллетеня для сотрудников в „Нуждах планеты“. Опять же, возможно, это случилось благодаря тому нашему разговору в дамской комнате. Как вы и посоветовали, пытаюсь делать что-то осмысленное».

Вскоре Грир уже говорила Кори, хотя он и не спрашивал:

– НКО. Для начала сойдет, писать буду по ночам, как считаешь?

– Разумеется, – легко соглашался он, хотя и не понимал, о чем речь; они оба не понимали.

– У Хлои Шанаган подруга работает в организации, которая проводит культурные программы для инвалидов. У нее брат слепой, – добавила Грир, а потом сочла нужным добавить: – Хотя она бы все равно там работала.

– А может, и нет, – возразил Кори.

– Верно.

Судя по всему, к своей итоговой работе и итоговой сущности можно было прийти самыми разными путями. В писательстве ощущался налет несбыточности, но Грир нравилось фантазировать на эту тему. Она все отчетливее видела, как пишет в свободное время, выполняя при этом какую-то честную и почтенную работу.

– Но не маркетинг, – сказала она Кори. – И не индустрия моды. И еще, – зачем-то добавила она, – не библиотечный клоун.

Кори сдружился с двумя другими студентами – они познакомились на семинаре по экономическому развитию – и после отчаянного спора на круглом столе по поводу бедности, который продолжился и после занятий, порешили, что после выпуска разработают микрофинансовое приложение. Лайонел и Уилл оба были из состоятельных семей, которые согласны были вкладывать в затеи сыновей деньги. Теперь все трое просто фонтанировали идеями и планами.

– Похоже, все действительно состоится, – похвастался Кори Грир. – Отличная затея, хотя тут надо не проколоться. Вокруг так и кидаются этими словами – «микрофинансирование», «микрозаймы», но на деле это чистый грабеж. При правильной организации дела это может быть очень полезно владельцам малого бизнеса. Вот только проценты страшно высокие. Мы постараемся все построить на низкой процентной ставке. Не будем никого грабить. Кстати, такие займы очень часто берут женщины, – добавил он, и, хотя замечание это было этаким снисходительным кивком в сторону феминизма, в ее сторону, она не обиделась.

Грир представляла себе Кори в белой рубашке в каком-нибудь небольшом офисе в Бруклине, телефон просто разрывается: при каждом прошедшем займе рингтон имитирует звук кассового аппарата. Но главным в этой картинке было для нее то, что Кори счастлив. В конце тяжелого дня он возвращается от микрофинансов домой, она возвращается из своей НКО. Они беседуют о его рабочих делах, о проблемах, с которыми Грир сталкивается в своих текстах, пьют пиво на пожарной лестнице и время от времени смотрят с этой самой лестницы на фейерверк, огни которого с равными интервалами взмывают над Нью-Йорком без всякой внятной причины, кроме как той, что это вообще захватывающе – жить здесь, быть молодым, ждать, когда небо расцветится огнями. Ночью, когда Кори уже спит, она будет устраиваться с ним рядом в постели с компьютером, писать прозу, статьи, заметки для своих будущих публикаций. Она уже завела блокнот, в который собирала удачные мысли.