Женские убеждения - [142]

Место Энн Макколи в Сенате (уйдя в отставку, она придумала себе хобби: консервирование слив) заняла ее дочь Люси Макколи-Гевинс: ее взгляды на репродуктивные права женщин были даже радикальнее, чем у ее матери, при этом ей была обеспечена широкая поддержка и щедрое финансирование. «Локи» был мал, сенатор Люси Макколи-Гевинс становилась все влиятельнее; «Фем-фаталь» в последние пару лет несколько сник, однако на его место пришли другие сайты – новее, свежее, со злободневными комментариями, остроумием – мишени для разнузданной ярости; милая пьеска «Регтайм» все еще ставилась в любительских и школьных театрах по всей стране, а «Внешние голоса» прочно заняли место в списке бестселлеров.

А еще старый хит Опус «Сильные» сопровождал теперь знаменитую телевизионную рекламу: под него две женских руки растягивали бумажное полотенце, а оно не рвалось и не растягивалось. Кто-то поддерживал решение Опус, объявляя, что искусство должно идти в массы – тогда, по крайней мере, мысль твоя окажется в общих водах культуры. Все знали, что отдыхать некогда, нельзя терять бдительности, и хотя просто делать свое дело уже оказывалось недостаточно, позволить себе роскошь остановиться никто не мог. Фейт сидела за столом в своем кабинетике допоздна, при свете лампы, разложив кучу бумаг.

Грир много думала о том, что, если они с Фейт опять начнут общаться, она представит краткий отчет о своей жизни. Напишет она следующее:

«Вот что я вам скажу, Фейт. Я в итоге все же вышла замуж за своего школьного друга, по которому когда-то плакала у вас в кабинете. Поначалу я сомневалась, нужно ли мне замужество: чувства у меня по этому поводу были смешанные. Но мы с ним оба знали, что хотим детей, так что с чисто житейской точки зрения это было разумно. Я знала, что люблю его, но, на мой взгляд, любовь совершенно не обязательно должна вести к браку. Я долго колебалась, потом приняла решение.

Свадьба наша состоялась на холме рядом с тем местом, где мы оба выросли. Мама устроила для маленьких гостей клоунское представление. Папа стоял и пялился на долину – похоже, он был за меня очень рад, но, возможно, дело в небольшой дозе травки. А моя подруга Зи заключила брак со своей давней партнершей. Мы много шутили по поводу того, что у нее куда более однозначные взгляды на замужество, чем у меня. Ей страшно хотелось узаконить отношения, и брак принес ей счастье. Не только из-за того, что они с Ноэль имели на это право – что это позволено законом, стало делом обыденным, в этом смысле достигнут колоссальный прогресс – но прежде всего потому, что это вообще состоялось. Ей доставляло огромную радость планировать все подробности церемонии. Девичник. Рассадку гостей. Песню, под которую пройдет первый танец. Очень ей это нравилось. За столом председательствовали ее родители, они оба судьи. Все плакали.

У нас с Кори родилась дочка Эмилия – ее назвали в честь бабушки Кори. Схватки у меня длились двадцать три часа, на свет появилась точная копия Кори, как будто я тут и вовсе ни при чем. Только сейчас в чертах ее лица начинает проступать что-то мое.

Главное в моей жизни – почти не проходящая усталость. Устаю я отчасти потому, что рекламировать книгу приходится практически непрерывно. В тот день, когда ее приняли к публикации, когда мне позвонили из издательства, я страшно радовалась. Иногда я думаю о том, как вы всегда радовались, когда в жизни другого происходило что-то значительное. Вы всегда говорили: очень хорошо, когда женщины получают возможность заниматься тем, что им нравится. Думаю, вы бы за меня порадовались. Так я для себя решила. Впрочем, я знаю, что у вас есть и другие заботы, другим людям требуется ваше внимание – и я понимаю, что раздавать его вам приходится рачительно, оберегая себя. Оберегать себя так же важно, как проявлять щедрость. (Об этом немного сказано в моей книге.) Ведь если не оберегать себя, разбрасываться, то и отдавать будет нечего.

А вы заметили, что в перечне благодарностей ваше имя стоит первым? Я все гадала: вдруг вы заметите и, может быть, позвоните мне, или пришлете записку с одним словом: „Молодчина!“ То, что без вас я бы книгу не написала, истинная правда, надеюсь, вы это понимаете. Несмотря на то, что между нами произошло. (Иногда я думаю: может, вы жалеете о том, что сказали мне тогда у себя в кабинете. Мне нравится думать, что немного жалеете.)»

Впрочем, в последнее время Грир хотелось сказать Фейт совсем другое.

В студенчестве вы меня как обухом по голове ударили, сказала бы она. Потом много лет я следила за тем, как вы брали все, что у вас было – силу, убеждения, щедрость, влияние и, разумеется, возмущение несправедливостью, все вместе – и изливали на других людей, по большей части женщин. Вы никогда не говорили этим женщинам: а теперь ваша задача – передать дальше. Но часто именно это и происходило: разворачивалась масштабная и долгая история передачи от одной к другой. То был рефлекс или, возможно, чувство долга: но все считали это своей обязанностью.

А в конце письма Грир сказала бы: а что касается той последней встречи у вас в кабинете, когда вы так на меня рассердились и пристыдили за мое поведение – даже этот тяжелый момент сделал свое дело. Из-за вас я вынуждена была извиниться перед лучшей подругой, рассказать ей правду: сама не понимаю, почему я до того не сообразила, что по-другому поступить нельзя. Долгие годы я этого не понимала.