Женские образы в творчестве Валентина Распутина - [15]

2.2.Образ «обыкновенной» женщины (праведницы)

в творчестве В.Распутина.

Умение создавать сильный, запоминающийся, яркий женский образ – одна из особенностей творчества Распутина. Женские образы у Распутина всегда характерны, индивидуально личностны и, в то же время, типичны. В традиции Распутина отводить женскому образу роль «несущего» в конструкции повествования.

Ищущий прочных нравственных ценностей, он нашёл их последнее прибежище в русской женщине – и русская женщина нашла в нём верного певца, тонкого художника-портретиста. Речь идёт об отношении Распутина к женщине-матери, к женщине-жене, иначе говоря, к женщине, воплощающей прочные семейные связи, что для Распутина неотделимо от истинной нравственности.

От героя-мужчины, который появился в ранних рассказах писателя, Распутин отказался быстро и надолго. «Видимо, в окружающей его жизни он не видел места мужскому подвигу-поступку, – констатирует Г.Митин, – зато женский подвиг терпения писатель встречал на каждом шагу. Русская женщина вошла в творчество Распутина вместе со своим подвигом-страданием… Всей своей жизнью героини Валентина Распутина протестуют против безнравственного жизненного уклада, безнравственного быта того периода (периода застоя), когда народ дробился, после чего, по словам писателя, возникла задача «собрать народ. Истинный уклад души – вот что несут героини Распутина. И это их качество никак не вписывается в современную им ситуацию… Распутин стал самим собой, когда он поднял женщину выше ситуации» [22, с.65].

Женских образов Распутин создал много, и они отличаются широким разнообразием. Но образов, которые стали «визитной карточкой» прозы писателя, насчитываются единицы. Это образы его старух. Отвечая не раз в многочисленных интервью на вопрос, почему именно старухи стали главными героинями его произведений, чем дороги они ему, Распутин лаконично отвечает: «…Наедине с природой и трудами они (старухи) всю жизнь при истине и Боге, они не распылили и не раскрошили свою жизнь на кривые побегушки по пустым весям, учениям и страстям», они мало видели, да много жили. Они являются носительницами нравственного капитала, «это не отжившие свой век старухи, нет, это – уходящие от нас великие старухи, великие своим нравственным духом, а не теми «великими стройками», в которых стремятся участвовать их внуки» [22, с.63].

Если исходить из христианской традиции и классификации Н.Старыгиной, то старух Распутина можно отнести к типу «обыкновенных» женщин, праведниц, для которых жизнь – это неукоснительное следование заветам предков, главными из которых являются нравственность, добро, чувство дома, семьи, а также активная деятельность во имя ближнего или общего блага, умение любить и сострадать.

2.2.1.Образ старой женщины в ранних рассказах В.Распутина

Критики не раз отмечали, что внимание к женским образам началось с первых шагов Распутина в литературе. Почти во всех первых рассказах В. Распутина в центр выдвигается образ старой женщины. Образы распутинских старух, появившиеся в ранних рассказах, камертоном отзовутся в его повестях, в его зрелом творчестве. В очерках и рассказах«Продолжение песни следует», «И десять могил в тайге», «Старуха», «Человек с этого света» предстают перед читателем образы старух-тофаларок, многие размышления которых о смысле человеческого бытия, как и многие черты характера, автор разовьёт позднее на ином материале.

Такова старая тофаларка из рассказа «И десять могил в тайге», у которой «было четырнадцать детей, четырнадцать раз она рожала, четырнадцать раз платила за муки кровью, у нее было четырнадцать детей – своих, родных, маленьких, больших, мальчиков, девочек, парней и девок. Где твои четырнадцать детей, старуха? Где твои четырнадцать детей?.. Двое из них остались в живых… двое из них лежат на деревенском кладбище… десять из них разбросаны по саянской тайге, по бесконечной тайге, по дремучей саянской тайге растащили звери их кости». Уж все о них и позабыли – сколько лет минуло; все, но не она, не мать; и вот она вспоминает каждого, пытается вызвать их голоса и лики из небытия, не дать им навсегда раствориться в вечности: ведь пока кто-то хранит погибшего в своей памяти, не разорвется тонкая, призрачная нить, связующая эти разные миры воедино. Как только выдержало ее сердце те смерти! Она вспоминает каждого: этот, четырехлетний, упал со скалы на ее глазах – как она тогда кричала! этот, двенадцатилетний, умер у юрты шамана от того, что не было хлеба и соли; девочка замерзла на льду; еще одного придавило во время грозы кедром…

Все это было давно, еще в начале века, «когда вся Тофалария лежала в объятиях смерти». Старуха видит, что теперь все по-другому, она дожила, – может быть, потому и дожила, что «оставалась их матерью, вечной матерью, матерью, матерью» и, кроме нее, никто не помнил о них, а ее и держала на земле эта вот память и необходимость оставить ее после себя, продлить во времени; потому и называет она своих внуков именами умерших детей, словно возрождает их к новой жизни – к другой, более светлой. Ведь она – мать.

Такова и умирающая шаманка из рассказа «Старуха». Давно уж она не шаманит; ее любят, потому что хорошо умела трудиться вместе со всеми, добывала соболя, пасла оленей. Что же мучит ее перед смертью? Ведь она не боится умирать, потому что «выполнила свой человеческий долг… ее род продолжался и будет продолжаться – она в этой цепи была надежным звеном, к которому прикреплялись другие звенья». Но только такого, биологического продолжения ей недостаточно; шаманство она считает уже не занятием, а частью культуры, обычаев народа и потому боится, что оно забудется, потеряется, если она никому не передаст хотя бы внешние его приметы. По ее мнению, «человек, заканчивающий свой род, несчастен. Но человек, который похитил у своего народа его старинное достояние и унес его с собой в землю, никому ничего не сказав, – как назвать этого человека?..»