Женская война - [47]

— Сюда! Сюда!

Товарищи его, все, кроме осторожного Фергюзона, ободренные его примером, готовились напасть на добычу, как вдруг главный егермейстер, отстранив Ковиньяка своим ножом, сказал:

— Потише, милостивый государь, сама принцесса управляет охотой, стало быть, она сама заколет оленя или предоставит эту честь кому заблагорассудит.

Ковиньяк пришел в себя от этого грубого замечания. Когда он неохотно отступал, прискакали все прочие отставшие охотники, и составили кружок около несчастного оленя, который лежал под дубом.

В ту же минуту в главной аллее показалась принцесса. За нею следовал герцог Энгиенский, вельможи и придворные дамы, желавшие иметь честь сопутствовать ее высочеству. Она вся горела, чувствуя, что начинает настоящую войну этим подобием войны.

Прискакав в середину круга, она остановилась, гордо оглянула всех присутствующих и заметила Ковиньяка и его товарищей, на которых злобно поглядывали охотники.

Егермейстер подошел к ней с ножом. Этот нож из превосходной стали и превосходно отделанный, обыкновенно служил принцу Конде.

— Ваше высочество изволите знать этого гостя? — спросил он тихим голосом, указывая глазами на Ковиньяка.

— Нет, — отвечала она, — но если он здесь, так верно кто-нибудь знает его.

— Его никто не знает, и все, кого я спрашивал, видят его в первый раз.

— Но он не мог въехать в ворота, не сказавши пароля.

— Разумеется, не мог, — отвечал егермейстер, — однако же осмеливаюсь доложить вашему высочеству, что его надобно остерегаться.

— Прежде всего, надобно узнать, кто он.

— Сейчас узнаем, — отвечал с обыкновенною своею улыбкою Лене, который ехал за принцессою. — Я послал к нему нормандца, пикардийца и бретонца, они порядочно порасспросят его. Но теперь не извольте обращать на него внимание, или он ускользнет от нас.

— Вы совершенно правы, Лене, займемся охотой.

— Ковиньяк, — сказал Фергюзон, — кажется, там разговаривают про нас. Не худо бы нам скрыться.

— Ты так думаешь? Тем хуже! — возразил Ковиньяк. — Я хочу видеть, как будут резать оленя. Что будет, то будет.

— Да, зрелище очень приятное, я знаю, — отвечал Фергюзон, — но мы можем заплатить здесь за места гораздо дороже, чем в театре.

— Ваше высочество, — сказал егермейстер, подавая принцессе нож, — кому угодно вам предоставить честь зарезать оленя?

— Беру эту обязанность на себя, — отвечала принцесса, — я должна привыкнуть к железу и крови.

— Намюр, — сказал егермейстер одному из стрелков, — смотри! На место!

Стрелок вышел из рядов и с ружьем в руках стал шагах в двадцати от оленя. Он должен был убить оленя, если бы тот вздумал броситься на принцессу, как это иногда случалось.

Принцесса сошла с лошади, взяла нож, глаза ее горели, щеки пылали, губы приоткрылись. Так пошла она к оленю, который лежал под собаками и, казалось, был покрыт разноцветным ковром. Вероятно, бедное животное не воображало, что смерть идет к нему в виде красавицы принцессы, из рук которой он много раз ел корм свой. Он хотел приподняться со слезой, которая всегда сопровождает агонию оленя, лани и дикой козы, но не успел. Лезвие ножа, отразив блеск солнца, исчезло в горле оленя. Кровь брызнула на лицо принцессы. Олень поднял голову и застонал, в последний раз с упреком взглянув на прелестную свою госпожу, повалился и околел.

В ту же минуту все трубы затрубили, тысячи голосов закричали: «Да здравствует ее высочество!», а маленький принц, припрыгивая на седле, с радостью бил в ладоши.

Принцесса вынула нож из горла оленя, гордо, как амазонка, осмотрелась кругом, отдала окровавленное оружие егермейстеру и села на лошадь.

Тут Лене подошел к ней.

— Не угодно ли, — сказал он с обыкновенною своей улыбкой, — не угодно ли, я скажу вашему высочеству, о ком вы думали, когда наносили удар бедному оленю?

— Скажите, Лене, я буду очень довольна.

— Вы думали о Мазарини и желали, чтобы он был на месте оленя.

— Да, — закричала принцесса, — именно так! Я убила бы его без жалости, как зверя. Но вы настоящий колдун, любезный Лене.

Потом она оборотилась к гостям и сказала:

— Теперь, когда охота кончилась, господа, извольте идти за мной. Поздно уже травить другого оленя, притом, ужин ждет нас.

Ковиньяк отвечал на это приглашение самым грациозным поклоном.

— Что вы делаете, капитан? — спросил Фергюзон.

— Что? Принимаю приглашение. Разве ты не видишь, что принцесса пригласила нас к ужину, как я давеча обещал тебе?

— Ковиньяк, послушайте меня, на вашем месте я поспешил бы убраться домой.

— Фергюзон, друг мой, на этот раз твоя обыкновенная проницательность ошибается. Разве ты не заметил, как отдавал приказание этот черный господин, очень похожий на лисицу, когда он улыбается, и на хорька, когда он не смеется? Поверь мне, Фергюзон, у бреши уже поставлен караул, и идти в ту сторону, — значит, показать, что мы хотим выйти тем же путем, которым вошли сюда.

— Так что же с нами будет?

— Не беспокойся, я за все отвечаю.

Товарищи Ковиньяка, успокоенные его обещанием, смешались с дворянами и пошли вместе с ними по дороге ко дворцу.

Ковиньяк не ошибся: за ними наблюдали. Лене стоял близко от него, справа возле Лене шел главный егермейстер, а слева — главноуправляющий двором принца Конде.