Женщины у берега Рейна - [59]
Эрика Вублер. Значит, нет никого, кто снял бы проклятие? Ева… (Ева мотает головой, Гробш тоже отмахивается.)
Лора Шмитц (выходит вперед). Какое проклятие? Я умею немножко бренчать, если вас это устроит.
Эрика Вублер. Вы учились?
Лора Шмитц. Не по-настоящему. Я работала в ресторанчике, там было старое пианино, и одна официантка умела играть, она меня немного и научила, – попробовать, что ли? Боюсь только, что это не та музыка, к которой вы привыкли.
Эрика кивает, Лора садится за рояль и наигрывает какой-то сентиментальный шлягер. Когда входит Бингерле, она перестает играть. Бингерле около шестидесяти, он среднего роста, лицо у него добродушное, в руке небольшой портфель. Эрика и Генрих фон Крейль оцепенело смотрят на него. Он кладет портфель на рояль, подходит к Эрике, хочет поцеловать ей руку, но она прячет ее, качая головой.
Бингерле. Я хотел поблагодарить вас, Эрика, не только за былые суп, хлеб, глазунью и сигареты – и сорок лет спустя я ощущаю их вкус… Спасибо также за то, что вы сделали для меня у Штюцлинга. Все вышло не так, как вы предполагали. Свобода обернулась несвободой. Маленький пансион на швейцарской границе оказался для меня хуже тюрьмы. Пресса, радио и телевидение атаковали меня, я поднял руки и сдался. Я выразил раскаяние, признал ошибки… Ваша же ошибка, дорогая Эрика, состояла вот в чем: ваши благородные намерения не соответствовали моим благородным мотивам – у меня их просто никогда не было. Тем не менее я вам благодарен.
Эрика Вублер. И теперь вы явились с поручением Кундта?
Бингерле. Да. (Берет портфель с рояля и передает его Карлу фон Креплю.) Догадываетесь, что в нем?
Карл фон Крейль. Да. Вероятно, вещественные улики моих легально-нелегальных действий. И квитанции.
Бингерле. Квитанции все, улики не полностью – их только десять. Первые в самом деле были для русского, он их взял, или, точнее говоря, они исчезли вместе с ним. Остальные десять числились за ним фиктивно. (Повернувшись к Генриху фон Крейлю.) Тем самым устранено все, чем действия вашего сына могли повредить вам. Вы знаете, какая просьба стоит за подарком господина Кундта?
Генрих фон Крейль. Можете забрать свой портфель. Я не приму подарков от Кундта. Я не несу ответственности за действия моего сына. В прошлом Карла есть еще кое-какие неясности (качает головой), но не они мешают мне принять предложение.
Карл фон Крейль (берет портфель). Я возьму его и сохраню. Что же касается других неясностей в моем прошлом, то ведь нет ни состава обвинения, ни улик, ни моего признания. Кстати, я приму предложение Кренгеля. Итак, демонтаж рояля переносится в область искусства, а искусство свободно, отец.
Генрих фон Крейль. Прежде чем я умру со смеху, сын мой, послушай; искусство свободно, пока художник сам или с помощью меценатов достает материал для своих работ. Тебе же требуется материал весьма дорогостоящий, и едва ли он был предоставлен тебе добровольно. Хорошо, конечно, что нет ни улик, ни состава обвинения, но оставим это. А теперь я хотел бы посмеяться, особенно вместе с вами, Эрика, потому что никто, кроме нас, не знает, что являет собой Бингерле.
Карл фон Крейль. Я знаю.
Генрих фон Крейль. И посмеешься вместе с нами?
Карл фон Крейль. Вообще-то люблю смеяться, но сейчас не буду. Смеяться над этим не могу.
Генрих фон Крейль. А вы, Эрика?
Эрика Вублер. Нет (хватается за сердце, вздыхает), мне не до смеха, пока я не узнаю, примете вы пост или нет.
Генрих фон Крейль. Не приму. Я полагал, что это уже ясно всем. И знаете, кто меня больше всего убедил в необходимости такого решения? Вон та молодая дама (указывает на Лору), которую я больше не буду называть «милое дитя». Она меня убедила. Димплер с делом справится, а в остальном – да помилует вас Губка и да услышит вас Губка.. '
С диким смехом покидает комнату. Все с ужасом смотрят ему вслед. Карл берет портфель и быстро идет за отцом.
Глава 12
Кренгель (стоит в большом пустом зале, где находится только рояль,– в правой его руке топор, в левой – сигарета).Концерта не будет, художественное представление отменено, и мне ничего не стоит раздолбать эту штуку. Но зачем? (Кладет топор.) Хильда улетела, я проводил ее в аэропорт, она обняла и поцеловала меня, сказав на прощанье, что очень любит меня и жалеет. А вот этого она не знала и никогда не узнает. (Достает из кармана авиабилет и бросает его на рояль рядом с топором.) Я заказал себе место в самолете рядом с ней, но в последний момент передумал. Что мне делать на Кубе или в Никарагуа, хотя я и не знаю, чем заняться здесь. Капспетер добился своего, я капитулировал, и он перехватил банк, так же как многие другие банки, которые перехватил, когда началась ариизация, буквально за десятую долю стоимости. Причем законно. Ему не хватало только старого фамильного банка с хорошими связями и чистым прошлым. Такого, как наш. Теперь он у него есть… Когда в стране конфисковывали еврейские вклады, я бежал – бежал в армию. Мы все предоставили государственному уполномоченному, я же стал казначеем. Банк не был экспроприирован, только поставлен под принудительное управление, но где-то каким-то образом, всегда закулисно, Капспетер участвовал в этом. Он всегда и во всем участвовал – в церковных и государственных делах, в банковских сделках. Тихий человек с почти неотразимым обаянием. Его обаянию и неотразимости, умению придать незаконному пристойно законный вид они обязаны тем, что Швейцария приняла их золото. Добыча победителя всегда законна. Я же совершил большой промах, не желая больше иметь дела с золотом после того, как моя горячо любимая жена Анна отказалась принять от меня золотые украшения. Она сказала: «А ты точно знаешь, что они не из золотых коронок убитых и не из тех украшений, что у них отняли, прежде чем убить?» С тех пор я не имел дела с золотом, а с акциями «Хивен-Хинта», которые Губка предлагал даже мне, и подавно.
Послевоенная Германия, приходящая в себя после поражения во второй мировой войне. Еще жива память о временах, когда один доносил на другого, когда во имя победы шли на разрушение и смерть. В годы войны сын был военным сапером, при отступлении он взорвал монастырь, построенный его отцом-архитектором. Сейчас уже его сын занимается востановлением разрушенного.Казалось бы простая история от Генриха Белля, вписанная в привычный ему пейзаж Германии середины прошлого века. Но за простой историей возникают человеческие жизни, в которых дети ревнуют достижениям отцов, причины происходящего оказываются в прошлом, а палач и жертва заказывают пиво в станционном буфете.
Бёлль был убежден, что ответственность за преступления нацизма и за военную катастрофу, постигшую страну, лежит не только нз тех, кого судили в Нюрнберге, но и на миллионах немцев, которые шли за нацистами или им повиновались. Именно этот мотив коллективной вины и ответственности определяет структуру романа «Где ты был, Адам?». В нем нет композиционной стройности, слаженности, которой отмечены лучшие крупные вещи Бёлля,– туг скорее серия разрозненных военных сцен. Но в сюжетной разбросанности романа есть и свой смысл, возможно, и свой умысел.
В романе "Групповой портрет с дамой" Г. Белль верен себе: главная героиня его романа – человек, внутренне протестующий, осознающий свой неприменимый разлад с окружающей действительностью военной и послевоенной Западной Германии. И хотя вся жизнь Лени, и в первую очередь любовь ее и Бориса Котловского – русского военнопленного, – вызов окружающим, героиня далека от сознательного социального протеста, от последовательной борьбы.
«Глазами клоуна» — один из самых известных романов Генриха Бёлля. Грустная и светлая книга — история одаренного, тонко чувствующего человека, который волею судеб оказался в одиночестве и заново пытается переосмыслить свою жизнь.Впервые на русском языке роман в классическом переводе Л. Б. Черной печатается без сокращений.
Одно из самых сильных, художественно завершенных произведений Бёлля – роман «Дом без хозяина» – строится на основе антитезы богатства и бедности. Главные герои здесь – дети. Дружба двух школьников, родившихся на исходе войны, растущих без отцов, помогает романисту необычайно рельефно представить социальные контрасты. Обоих мальчиков Бёлль наделяет чуткой душой, рано пробудившимся сознанием. Один из них, Генрих Брилах, познает унижения бедности на личном опыте, стыдится и страдает за мать, которая слывет «безнравственной».
Генрих Бёлль (1917–1985) — знаменитый немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии (1972).Первое издание в России одиннадцати ранних произведений всемирно известного немецкого писателя. В этот сборник вошли его ранние рассказы, которые прежде не издавались на русском языке. Автор рассказывает о бессмысленности войны, жизненных тяготах и душевном надломе людей, вернувшихся с фронта.Бёлль никуда не зовет, ничего не проповедует. Он только спрашивает, только ищет. Но именно в том, как он ищет и спрашивает, постоянный источник его творческого обаяния (Лев Копелев).
В книгу еврейского писателя Шолом-Алейхема (1859–1916) вошли повесть "Тевье-молочник" о том, как бедняк, обремененный семьей, вдруг был осчастливлен благодаря необычайному случаю, а также повести и рассказы: "Ножик", "Часы", "Не везет!", "Рябчик", "Город маленьких людей", "Родительские радости", "Заколдованный портной", "Немец", "Скрипка", "Будь я Ротшильд…", "Гимназия", "Горшок" и другие.Вступительная статья В. Финка.Составление, редакция переводов и примечания М. Беленького.Иллюстрации А. Каплана.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.