Женщина в черном - [20]

Однако безмятежно-спокойное настроение, с какого началась их сегодняшняя прогулка, было испорчено. Глаза Инги вновь затуманились печальной дымкой. А когда желтая байдарка в другой раз пронеслась мимо них, едва не задев их бортом, Инга круто развернулась и направила лодку к берегу:

— Не будем мозолить глаза этому обормоту, лучше я покажу вам еще одно мое любимое местечко.

— Да, пожалуй…

Вытащив лодку на берег и убрав весла, они снова углубились в лес и, отыскав еле заметную тропинку, вскоре вышли на небольшую поляну, заросшую высоким папоротником. Со всех четырех сторон ее, образуя почти непроницаемую стену, высились громадные густые ели, а в самом центре, словно нарочно спрятанный в сплошных папоротниковых зарослях, притаился могучий пень от спиленного кедра, вокруг которого поднялась уже небольшая куртинка молодого кедрача. Трудно было представить место более удобное для уединенного свидания. Инга опустилась на гладкую, словно отполированную, поверхность, жестом пригласила Никиту сесть рядом. Он осторожно, боясь стеснить девушку, примостился на самом краешке пня.

— Ну вот, — сказала Инга, доверчиво обернувшись к нему, — здесь нам никто не помешает. Я давно полюбила эту поляну. А особенно дорога она мне за то, что как раз здесь мы сидели вдвоем с папой всего за день до их с мамой гибели. Он очень любил меня. Мы почти каждое воскресенье выбирались с ним в лес.

— А мама?

— Мама была всегда занята то на кухне, то убиралась в комнатах, то готовилась к своим занятиям в училище. Дедушка же вообще мало бывал дома, даже по выходным дням не выходил из своей институтской лаборатории. А тетя приехала сюда лишь после нашего несчастья, до этого она жила где-то на юге. Поэтому я, сколько помню себя, больше всего бывала с папой. Даже из детского сада чаще всего забирал меня он, а не мама и не дедушка. Зато в лодке по озеру катал меня дед. И плавать я научилась с дедушкой. Мы даже рыбачили с ним на удочку. Маму же я больше вспоминаю за столом, на кухне или с градусником и лекарствами, если у меня что-нибудь болело. В такие минуты они почему-то все время спорили с дедом. Дедушка, как мне казалось, обижался на маму. Ему казалось, что она очень мало уделяет внимания семье. Я не раз слышала, как он уговаривал ее бросить работу в училище. Но она все не соглашалась. И только месяца за два до рокового дня сказала деду: «Ну вот теперь, когда их станет двое, я оставлю работу». Могла ли она предвидеть, что все так кончится?.. Дед потом говорил, что у меня мог быть братик. Он умер вместе с мамой. И теперь вот… — она судорожно вздохнула и поспешно отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слезы.

Никита легонько коснулся ее плеча:

— Бедная девочка… Как вы смогли пережить все это?

Она покачала головой:

— Не знаю… Но мне, конечно, помог дед. И тогда, сразу после несчастья, и во все последующие годы. Вскоре после гибели папы с мамой он ушел из института и, надо прямо сказать, заменил их обоих. Я никогда не забуду его забот и ласки. Хоть иной раз…

— И достается вам от него?

— Не то чтобы достается. Просто обидно бывает.

— За что?

— А вот за то, что он все время что-то скрывает от меня. А потом — и это самое главное — он почему-то с невероятным упорством, прямо-таки фантастическим упорством не позволяет никому, кроме Глафиры Сергеевны и тети, подниматься на второй этаж, где расположены его кабинет, лаборатория и спальня. В первое время дело доходило даже до скандалов. Потом я смирилась, хотя по-прежнему не могу найти объяснения этой причуде. Ну и, наконец, его отношения с тетей. Она появилась в доме чуть ли не на другой день после смерти мамы и была мне представлена как родная сестра папы. Но мне до сих пор не понятно, когда, как и при каких обстоятельствах она покинула дом деда, почему вплоть до ее приезда мне никто не говорил, что у меня есть родная тетя. Ну и потом ее отношение ко мне…

— Все-таки она обижает вас?

— Нет, она ни разу не сказала мне ни одного плохого слова. И в то же время… Я почему-то не могу избавиться от ощущения, что в ней нет по отношению ко мне ни капли родственных чувств. Даже тетя Глаша, совершенно посторонний человек, кажется мне ближе, роднее, чем эта женщина. Да и их отношения с дедом… Я не знаю, как должны относиться родители к своим взрослым детям. Но я видела, как относились друг к другу мой дедушка и мой папа. А тут что-то совсем другое… И еще я заметила, что она почему-то всегда под любым предлогом отказывается посетить могилку бабушки. Но ведь это ее мать!

— А она давно скончалась, ваша бабушка?

— Давно. Очень давно. Папа говорил, что он едва помнит ее. Ну вот, теперь вы знаете обо мне все. Сегодня я даже надоела вам, наверное.

— Что вы говорите, Инга! Да я…

— И пора нам возвращаться, — не дала она ему договорить.

— Посидим еще немного. Здесь так хорошо…

— Уже поздно, Никита. Лучше встретимся послезавтра, если хотите.

— Снова утром?

— Нет, к концу дня, часа в четыре, — она соскочила с пня, но вдруг покачнулась, едва удержалась на ногах.

— Что с вами, Инга? — поспешил поддержать ее Никита.

— Да так, пустяки, неудачно наступила на выступивший корень.