Женщина в черном и другие мистические истории - [44]

Не знаю, долго ли продолжался мой сон, когда внезапно меня разбудил звон бьющегося стекла. Я вскочил и услышал еще какой-то звук, напоминающий шелест крыльев.

Огонь в камине догорел, а едва тлеющие угли не освещали ни потолка, ни стен.

Я зажег лампу и увидел темное существо, размерами с небольшую сову, перелетающее из угла в угол. Взобравшись на стул, я разглядел, что это крупный нетопырь-вампир. Я накинул халат и, распахнув дверь, окликнул коридорного: внизу в холле всегда сидело несколько человек, у которых было ночное дежурство. Один из них поднялся ко мне, схватил с постели покрывало и, размахивая им, выгнал нетопыря в окно.

При этом мы обнаружили, что в углу разбито стекло, однако у меня не укладывалось в голове, что виновником мог быть нетопырь — существо с мягкой плотью и хрупким скелетом.

В эту ночь я уже не спал. Оставил зажженную лампу и велел бою подбросить дров в камин. Потом я уселся поближе к огню и погрузился в чтение — то есть, собирался это сделать, однако не раз прерывал свое занятие, поскольку мне чудились шаги на галерее, куда выходило разбитое окно.

Я говорил себе, что это, должно быть, коридорный, который хочет проверить, не погас ли огонь в камине, и, не желая меня беспокоить, тихонько подошел к номеру с тыльной стороны.

Примерно час спустя я вдруг ощутил резкий цветочный аромат; закрыл глаза и, откинув голову на спинку кресла, задумался, мог ли ночной туман, наплывающий с чайных плантаций, принести с собой этот дурманящий запах. Казалось, он проникает в комнату через разбитое окно, я даже заметил расходящийся в воздухе невесомый голубоватый парок и хотел встать, чтобы заткнуть дыру в стекле полотенцем или шарфом.

Однако мысль о том, чтобы встать с кресла, всякий раз оставалась лишь рождающимся в моем мозгу бесплодным намерением. Глаза мои слипались. Какое-то время я еще держал в руке книгу, но она казалась все больше и тяжелее, пока не выросла передо мной, будто стена. И сколько я ни пытался подняться — эта книга-стена упорно преграждала мне путь. Я находился уже не в комнате, но в книге, и мне чудилось, что она вот-вот захлопнется и раздавит меня своими чудовищными страницами. При этом от нее исходил сладковатый аромат, подобный тому, какой издает старый шкаф, пахнущий сухими цветами и лавандой. И в этом смешанном ощущении блаженства и гнетущей тревоги пребывал я, казалось, целую вечность, и в моем состоянии не было заметно никакой перемены. Очнулся я от стука. Кто-то стучал внутри моего черепа, громко и настойчиво. Теперь мне почудилось, будто этот стук продолжается бесконечно давно. Глаза мои, открывшись, остановились на пламени камина. За окном было еще темно. Стучали сразу в несколько дверей — будили постояльцев.

И тут я вспомнил, что собравшееся в гостинице маленькое общество уговорилось встать в четвертом часу утра и при лунном свете, горной дорогой отправиться через перевал к расположенному двумя тысячами футов выше Тайгерхилл, откуда можно наблюдать восход солнца над Эверестом и другими гималайскими исполинами.

В комнате все еще чувствовался сладковатый, дурманящий запах. Одевался я в полусне. Потом вошел коридорный с чаем и сообщил, что лошади уже оседланы и ждут перед верандой.

Несколько минут спустя, очутившись в седле, я наслаждался чистым горным воздухом, сияющим в небе ясным полумесяцем и свежим, недавно выпавшим снегом, быстро позабыв о странном цветочном аромате и часах тяжелой дремоты, которая была сродни, скорее, мучительному кошмару, нежели здоровому сну.

На узких горных тропках, где лошади должны были ступать осторожно, одна за другой, смолкли болтовня и смех. Казалось, мы движемся не по земле, но по небу, вдоль края облачной гряды. Свет, отбрасываемый луной, был слишком слаб, чтобы проникнуть в бездну Гималаев. Море мрака подступало вплотную к вьющейся по горному хребту дороге, на которой едва умещались рядом две подковы. Деревья, настолько старые, что уже не покрывались листьями и торчали, будто одетые в саван из мха скелеты, отрезанные от земли мглой и снегом, казалось, свисали с неба. Некоторые из них походили на остовы гигантских нетопырей, огромных, словно дом. Эти жуткие деревья и жасминово-белый месяц в зеленоватом беспределье ночи снова напомнили мне о недавних приключениях. Но широко разверстые, бездонные пропасти Гималаев, созерцая которые, казалось, можно проникнуть взглядом столь же далеко в глубь земли, как в ночное небо, эти пропасти, по чьему краю лошади ступали боязливо и неуверенно, беззвучно ныряя копытами в осыпающийся снег, точно балансируя между жизнью и смертью, эти пропасти поглотили все мысли и воспоминания, гипнотизируя меня еще больше, чем прежде запах цветов.

Единственным осколком реальности оставался теплый, пахнущий потом хребет укачивавшей меня лошади, тогда как сонные чары призрачного пейзажа, мешаясь с сонливостью моего все еще одурманенного разума, влекли меня в бездну.

Наконец мрак начал понемногу рассеиваться, и до Тайгерхилл мы добрались уже в голубовато-серой предрассветной дымке.

Здесь нас уже ждали посланные вперед тибетцы. Они развели большой костер, но дерево было сырое и, скорее, тлело, чем горело по-настоящему, хотя снег вокруг все-таки растаял. Мы, как могли, пытались согреться у огня, разминая свои закоченевшие во время поездки ноги, притопывая, вертелись около костра и коротали время, попивая чай, в ожидании первых проблесков солнца.