Женщина-призрак - [12]

Метрдотель пересек зал, подошел к большому буферу, открыл ящик, достал из него что-то и вскоре вернулся обратно.

— Вот, пожалуйста.

Это было несколько листов бумаги с фамилиями, метрдотель помог Барчессу найти лист, в котором значилась фамилия Гендерсона. На листе было всего девять или десять фамилий. Середина столбца выглядела так:

Стол 18 — Роджер Эшли, четверо. (Вычеркнуто).

Стол 5 —мисс Рэйбер, шестеро. (Вычеркнуто).

Стол 24 — Скотт Гендерсон, двое. (Не вычеркнуто).

Кроме того, рядом с последней записью стояла в скобках цифра один: (1).

Метрдотель объяснил:

— Здесь все видно. Когда заказ исполнен, то есть все клиенты явились, заказ зачеркивается целиком. Если не все клиенты явились и заказ не был выполнен полностью, соответствующая строчка не зачеркивается, но рядом в скобках указывается, сколько клиентов присутствовало.

Я сам придумал эту систему, и мне удобно по ней следить за клиентами, не задавая лишних вопросов. Так что вы видите, что мистер Гендерсон заказал места для двоих, но явился один.

Гендерсон опустил голову на руки.

— Кто обслуживал стол, за которым сидел мистер Гендерсон? — неожиданно спросил Барчесс, и Гендерсон удивленно поднял голову. Он совсем забыл, что уж официант то должен был запомнить ее.

Метрдотель порылся в своих записях.

— Дмитрий Малов.

Гендерсон с надеждой посмотрел на Барчесса. Метрдотель ушел за официантом. — : Это вы обслуживали вчера стол 24? — спросил Барчесс, когда к ним подошел официант.

— О, конечно, — воскликнул официант и улыбнулся. Он явно не думал, что случилось что-то непредвиденное. — Добрый вечер! Здравствуйте! — обратился он к Гендерсону. — Вы снова хотите поужинать у нас?

— Нет, нет, — сухо сказал Барчесс. — Так это вы вчера обслуживали стол 24? — повторил он вопрос. — Сколько человек сидело за столом?

Официант удивленно посмотрел на него.

— Он один.

— Без леди?

— Без леди. У него что-нибудь пропало? Гендерсон тяжело вздохнул и снова опустил голову.

— Да, пропало, — мрачно отозвался Барчесс. Официант почувствовал, что сказал что-то не то, но он явно не понимал, что происходит.

— Вы придвинули ей стул, — сказал Гендерсон. — Вы открыли меню и вручили ей. Я же всё это видел своими глазами! Почему же вы говорите, что не видели ее?

Официант заговорил теперь с явным восточным акцентом и начал жестикулировать:

— Да, я придвигаю стулья дамам. Но не для воздуха же! Зачем бы я стал двигать стул, если леди с вами не было?

— Говорите с нами, а не с ним, он арестован, — сказал Барчесс.

— Он оставил мне на чай полторы ставки. Как же с ним могла быть дама? Вы думаете, я стал бы сегодня разговаривать с ним, если бы он вчера был не один и при этом оставил мне полторы ставки? Вы думаете, я забыл? — Глаза его загорелись. — Я помню все, что делается в течение двух недель. Ха!

— О каких полутора ставках вы говорите? — с веселым любопытством осведомился Барчесс.

— Речь идет о тридцати центах. Ставка за одного — тридцать, за двоих, — шестьдесят центов. Он дал мне сорок пять центов, вот я и говорю о полутора ставках.

— А вы не могли получить эти сорок пять центов за двоих?

— Никогда! — обиженно воскликнул официант. — Я бы: делал так… — Он швырнул воображаемый поднос на стол, скрестил руки на груди и презрительно уставился на Гендерсона. — Я бы сказал ему: «Сэр, я благодарю вас. Большое спасибо, сэр. Очень большое спасибо, сэр. Вы уверены, что можете расстаться со своими деньгами?» Если бы он был с дамой, ему стало бы стыдно.

— Верно, — согласился Барчесс. — Итак, сколько вы: ему дали, Гендерсон?

— Столько, сколько говорит он, — безнадежно пролепетал тот.

— Еще одно, — сказал Барчесс. — Я бы хотел проглядеть счета за обеды. Вы сохранили их?

— Они у управляющего. Попросите у него.

Управляющий принес счета. В пачке без труда отыскали счета стола 24, среди которых был и его счет. «Общий обед —2,25. Официанту —0,45». Поперек счета стоял красный штемпель: «Оплачено. 20 мая». Другой счет стола 24 был выписан всего за один чай, и, кроме того, он был дневным —0,75, а следующий — за обед для четверых— перед самым закрытием ресторана.

Они помогли ему сесть в машину. Он был потрясен едва передвигал ноги. Окружающее казалось ему нереальным.

— Они лгут. Они убивают меня. Но почему? Что я им сделал?

— Вы знаете, что мне это напоминает? — спросил один из сидящих рядом детективов. — Есть такие детские картинки. Чем дольше на них смотришь, тем больше деталей картинки пропадает.

Гендерсон опустил голову и ничего не ответил.

До них доносились музыка, смех, аплодисменты. Управляющий сидел у телефона. Бизнес шел хорошо, и он был доволен.

— Не может быть никакого сомнения, что заплачено было за два места, — сказал он. — Все, что я могу вам сказать: с этим человеком никого не видели. — Он неожиданно забеспокоился: — Он очень бледен. Увезите его, пожалуйста, побыстрее отсюда! Я не хочу никаких неприятностей во время представления!

Они открыли дверь. Гендерсон чуть не упал им на руки.

«Чича, чича, бум, бум!

Чича, чича, бум, бум», донеслось до них.

— Не могу больше оставаться здесь, — Гендерсон упал на сиденье.

— Почему вы не хотите признаться, что с вами — не было никакой женщины? — спросил Барчесс. — Неужели вы не понимаете, как это упростит дело?