Женщина нашего времени - [23]

— Она вышла замуж за Кена, когда я была еще маленькой. Он — инженер, приятный человек. Его хобби — покупать дома, ставить в них новые комплекты сантехники, строить подпорные стены, а затем продавать их, потом все начинать сначала, но с ваннами другого цвета.

Саймон приподнял одну бровь и посмотрел вокруг, а затем их глаза встретились, и они начали смеяться. Смех был спонтанным и легким, как это бывает между друзьями. Он согрел Харриет, и это убедило ее, что, в конце концов, она была права, когда решила приехать сюда. Саймон вынул носовой платок и высморкался.

— Вы нарисовали очень живую картину. Продолжайте, пожалуйста.

Сначала Харриет рассказывала о Сандерленд-авеню, работе Кена, о Лизе и ее приятелях и о Кэт в ее кухне. Саймон Арчер слушал и пил чай. Тогда с большим доверием она вернулась к рождению Лизы и к своей жгучей ревности, а в довершение всего к появлению Кена, который спас и ее мать, и ее саму.

— Не то чтобы нам так уж нужно было это спасение, — сказала Харриет. — Кэт и я были в порядке. Я полагаю, что у нас было все, все, в чем мы нуждались, мы обе.

— Да.

Ответы Саймона ни разу не были длиннее нескольких слов. Он пристально смотрел на Харриет в то время, когда она говорила, но его собственное выражение лица не изменялось.

— Я не хотела делить ее ни с кем. Когда появился Кен, она уже не была больше только моей. У него были машина и дом с водопроводом, и сад, и тому подобное, но я предпочла бы иметь Кэт только для себя, как прежде.

А потом она рассказывала ему о том, что было раньше, — о последовательно сменяющихся меблированных комнатах, о том, как она ждала прихода Кэт домой с работы, и о своем несформировавшемся, но четком детском понимании того, что они должны быть всем друг для друга, потому что не было больше никого другого.

Проницательные, без какого-либо признака грусти глаза Саймона непрерывно смотрели ей в глаза.

— Кэт нуждалась в большем? — сказал он.

Это было скорее утверждение, чем вопрос, приговор того, кто ее хорошо знал. Харриет разочарованно кивнула. Она ожидала большего в ответ на свои откровения.

Саймон улыбнулся, почувствовав то же самое.

— Спасибо за все, что вы мне рассказали. Приятно бывает снова соединить разорванные концы, давно я не сталкивался ни с чем подобным.

Легкий жест указал на неубранную кухню и разрушающийся дом и показал ей, что Саймон действительно уже отошел от повседневной жизни. Она почувствовала одновременно и жалость к нему, и раздражение за его уход от действительности. Впервые с того момента, как она пришла, она увидела его в истинном свете, не приукрашенном воспоминаниями Кэт или ею самой. И в результате ее желание узнать, отец он ей или нет, несколько ослабло.

— Почему? — спросила она.

Он предпочел проигнорировать этот вопрос и, таким образом, обезоружил ее.

Тихо, почти только для себя, он произнес:

— Кэт была необычной. Она была жизнерадостной, полной жизни, как никто другой вокруг.

На этот раз его жест охватил угасающий город, каким он, вероятно, и был в послевоенные годы. «И тогда, и сейчас», — подумала Харриет.

— Я очень любил смотреть на нее и слушать ее. Она все вокруг освещала.

— Я знаю. Долгие годы я воспринимала ее только как свою мать и никак иначе. В кухне за приготовлением еды, как обычно. А затем я вдруг увидела юную девушку, проглядывающую из ее лица, когда она рассказывала мне о вас. Это одна из причин, по которой я захотела познакомиться с вами. Я приехала из Лондона, чтобы увидеть вас.

Как только она произнесла эти слова, она поняла, что было бы гораздо лучше, если бы они не были сказаны. Даже то, что она вообще приехала, потревожило его покой, а то, что она приехала издалека со списком вопросов, совсем уж походило на бесцеремонное вторжение.

Саймон взглянул на старые кухонные часы на каминной полке, почти скрытые за пачками пожелтевших счетов и газет. Харриет знала, что они просидели за столом почти два часа. Он поднялся решительно, но неторопливо.

— Я рад, что вы пришли. Мне было приятно услышать, что Кэт здорова и счастлива. Она достойна этого.

Он пригласил ее к себе, и она приняла его гостеприимство. Он мог бы и дальше продолжать произносить вежливые слова, но ей стало ясно, что на большее ей не приходится рассчитывать.

Он протянул руку, и она неохотно пожала ее.

— Пожалуйста, передайте ей мои наилучшие пожелания, — добавил Саймон. — Я думаю, что никакие другие слова не будут подходящими спустя тридцать лет.

Харриет была уверена, что если до этого на его лице и оставался хотя бы след улыбки, то сейчас он пропал.

— Сюда, пожалуйста, — сказал Саймон. — Я извиняюсь, что в коридоре так темно.

Затем опять были коридор с осыпающейся штукатуркой, входная дверь и пустынная улица. Саймон опять пожал ей руку, как будто бы она была официальным лицом, исполненным самых благих намерений, но не очень желанным, за кого он и принял ее сначала, а затем закрыл дверь.

Осенний день уже почти подходил к концу. Желтые огоньки загорелись в двух-трех окнах напротив, а по контрасту с их уютом дом Саймона казался ужасно холодным и темным. Рассерженная сама на себя, испытывая жгучую боль из-за того, что ее отвергли, Харриет пошла прочь.