Женщина на грани нервного срыва - [20]

— «Какое чудо — поистине самое удивительное из всех чудес на Земле? То, что ни один человек, видя, как другие люди умирают вокруг него, не верит в то, что он сам когда-нибудь умрет», — продекламировала я строки древнеиндийского эпоса «Махабхарата».

Дело было на сеансе у доктора Дж., а цитата попалась мне в журнале, который я читала в самолете по пути домой.

— Именно такой я была на острове Самуи. Я была убеждена, что со мной не может случиться ничего плохого. Мне всегда казалось, что разные ужасы, о которых пишут в газетах, могут происходить с кем-то другим, но не со мной. Я с подростковой наивностью верила, что неуязвима для бед этого мира. Считала себя особенной — и потому непобедимой. — Я сокрушенно покачала головой.

Мне не терпелось возобновить курс психотерапии. Поэтому я всеми силами отгоняла от себя подозрение, что теплого приема мне не видать. Я рассказала доктору Дж. о своих злоключениях в Таиланде, но не дождалась ни сочувствия, ни критики. Она не выразила радости по поводу того, что я еще жива, и не посмеялась над моими опухшими веками. Она просто сидела и слушала, устремив на меня свой неподвижный взор, от которого по спине бежали мурашки. Время от времени она кивала и изрекала: «Хм-м-м».

Повествуя о своих злоключениях, я то и дело смущенно закрывала лицо руками. В завершение я призналась, что таиландская сага заставила меня впервые в жизни крепко задуматься о мотивах своего поведения. Раньше я сказала бы, что мной движет только одно — желание написать хорошую статью. Но, пока я добиралась до дома то на одном самолете, то на другом, я без конца вспоминала, сколько раз балансировала на краю пропасти, при этом ни на секунду не задумываясь о том, что, собственно, делаю.

Я не понимала, каким образом всего несколько недель психотерапии натолкнули меня на эти мысли, но так уж вышло.

— Я не называю себя второй Мартой Геллхорн[5] и не причисляю себя к сотням журналистов, которые, рискуя здоровьем и жизнью, передают репортажи из горячих точек и расследуют нарушения прав человека в разных далеких странах, — сказала я доктору Дж. — Но на протяжении своей карьеры я не раз рисковала, и зачастую бессмысленно. И вот впервые я серьезно задумалась о том, почему я так поступаю. Зачем я это делаю, черт побери? Почему я так ненавижу планировать? Почему не последовала совету своего главреда и не попросила секретаря забронировать мне гостиницу? Как вышло, что я поперлась ночевать к таксисту, с которым была знакома всего пару часов? Почему я, по крайней мере, не потребовала, чтобы он не пил и не принимал наркотики за рулем? Почему? Почему? Почему? Неужели мне совсем не дорога жизнь? Или я и впрямь верю, что неуязвима? Даже не знаю, что хуже — или глупее — с моей стороны.

Если у доктора Дж. и были какие-то соображения на этот счет, она держала их при себе. Моя точка зрения ее, видимо, тоже не интересовала. Она явно не торопилась раскрывать карты. Она еще ни разу не поделилась со мной своим мнением, не ошарашила тонким наблюдением или сенсационной догадкой. Я вообще не знала, что она обо мне думает. По-моему, это было несколько эгоистично с ее стороны, особенно учитывая, сколько она берет за час. Я просто платила человеку за то, что он меня слушает.

Поскольку диалога не получалось, я начала озираться по сторонам. Надеялась, что где-нибудь в кабинете отыщется ключ к таинственной личности доктора Дж. Как обычно, она была одета с иголочки: дорогущий на вид костюм, стильные туфли. Она умудрялась сидеть абсолютно неподвижно — хоть бы ногой шевельнула. Мой терапевт была похожа на статую в пару к роденовскому «Мыслителю» — тыльной стороной левой ладони подпирала подбородок, локоть левой руки покоился в ладони правой. В ее кабинете неизменно стоял полумрак (свет исходил от двух торшеров) и было довольно тепло. В углу топорщилось раскидистое растение — вероятно, эвкалипт. Все это мне ни о чем не говорило. А что, интересно, за фотографии у нее на столе? Иногда я воображала, что у нее две дочери и это их портреты. А возможно, на снимках ее золотистый ретривер, или муж (если он у нее есть), или родители. Или Фрейд. Или ее любимые пациенты.

Убедившись, что комментариев по поводу моих приключений в Азии от нее не дождаться, я решила выложить свои собственные выводы. Правда, те, что были мне особенно неприятны, пока попридержать. Я их даже еще толком не сформулировала. Вместо этого я сказала, что последние события заставили меня вспомнить о других моих безрассудствах.

— До «Обзервера» я работала в двух местах. И на каждом трижды подавала заявления об уходе — хотя уходить мне было некуда. Допустим, меня что-то разозлило или день выдался неудачный, и я думала: «Все, с меня хватит. Я сваливаю». К счастью, мне попадались мудрые главреды. Когда через час или через день я возвращалась, поджавши хвост, они позволяли мне забрать заявление. Как и недавно в Таиланде, в те дни я считала, что веду себя как непосредственный, творческий человек. Но сейчас начинаю понимать, что, вероятно, все сложнее.

Тут доктор Дж. решила поупражнять свои голосовые связки.

— Может быть, это не непосредственность, а импульсивность?