Женщина на грани... - [4]

Подняв телефонную трубку, я сделала глубокий вдох. Черт, пан или пропал. «Нет» у меня уже было наготове, так что пора было приниматься за дело. Набрав номер, который был спрятан у меня в тетрадке по математике, я услышала гудок. Кажется, ожидание, когда снимут трубку, длилось целую вечность.

— Да, слушаю.

У него оказался теплый голос, какой-то бархатистый, немного заспанный и неясный.

— Привет! — сказала я сладеньким и чуть испуганным голоском, рассматривая свои ногти.

— Привет! Кто это?

— Ты меня знаешь и не знаешь. Я — Белоснежка, — ответила я, по-прежнему стараясь поддерживать баланс между робостью и нежностью.

— Снежка? Я не знаю никакой Снежки. Вы, наверное, ошиблись номером.

— Да нет же, Белоснежка, — настаивала я.

Наконец-то он проснулся, и в его голосе, как мне показалось, появилось любопытство.

— Ага, если ты — Белоснежка, то это, наверное, домик семи гномов, и ты разговариваешь с самым симпатичным из них.

Он вступил в мою игру, и это открыло мне путь для продолжения разговора.

— Я тебя разбудила? Мне показалось, что у тебя немного заспанный голос, — продолжила я, напрягая все мозги, чтобы хоть что-то из себя выдавить.

— Не совсем. Я уже вставал. Ты скажешь, кто ты?

— Я уже тебе сказала. Я — Белоснежка и вижу, что не ошиблась номером. Или ты не самый симпатичный из гномиков?

Повисло молчание. В меня вселился ужас, потому что мне ни хрена не приходило в голову, как поддержать разговор. Наконец он спросил:

— Сколько тебе годков, Белоснежка?

— Семнадцать, — не раздумывая, ответила я.

С другой стороны послышался протяжный вздох:

— Да еще к тому же и подросток! Что еще скажешь, малышка?

На этот раз вздохнула я, но с облегчением. Не знаю, как он до сих пор не послал меня куда подальше. Собрав всю смелость, которая у меня еще оставалась, я пропищала тоненьким голоском:

— Ну конечно, я — подросток. Разве не помнишь? Я — Белоснежка, а не злая мачеха. Хочешь немного со мной поболтать?

— Ну конечно, малышка. Если я до сих пор не повесил трубку, то, наверное, не просто так.

Он с такой нежностью произнес «малышка», что, если бы на мне были трусы, они бы непременно свалились. Нужно было постараться придать голосу более жесткий тон.

— Ну спасибо тебе. Я просто не знала, что делать, и решила позвонить. По правде говоря, не знаю, что тебе сказать.

Он был все еще заинтригован:

— Где ты живешь?

Видно, пытался представить себе, кем я могла быть.

— Да там, — ответила я, не уточняя, и улыбнулась.

— Я тебя знаю?

— И да и нет. У тебя бородка, ты учишься в Комплутенсе[3] и живешь один. — Я тут же выдала всю ту немногую информацию, которая у меня имелась, но создавая впечатление, будто знаю гораздо больше, — и это сработало.

Он замолчал, размышляя и роясь в своем архиве знакомых девчонок. Похоже, среди них не оказалось ни одной с моими данными, поэтому он перешел в наступление:

— Послушай, может, встретимся, кофейку попьем?

— Нет, спасибо. Я уже позавтракала. Можно тебе позвонить в другой раз?

Я полностью сбила его с толку. Он уже и не знал, что думать, и настаивал:

— Ну конечно. Дай мне свой телефон, и я тоже тебе позвоню.

Я обошла ловушку и не раскрыла секрета:

— Нет, лучше я тебе позвоню. Всего хорошего, гномик!

— Счастливо, Белоснежка.

Я повесила трубку. Мои руки дрожали, а сердце бешено стучало. Я начала вопить и скакать по всему дому как сумасшедшая.

Через два дня, воспользовавшись тем, что мать ушла на уроки танцев в культурный центр, я опять набрала его номер. Судя по тому, как радостно со мной поздоровались, он ждал моего звонка. Мы поболтали о всяких пустяках, пытаясь раскрыть нечто новое друг в друге.

Так прошли три недели, в повседневной скуке и монотонности, в беспокойном ожидании, когда наконец мать испарится и я смогу ему позвонить. Потихоньку я рассказала ему о школе, о том, какие воображалы мои одноклассницы и какие тупые мои учителя, о матери и ее заскоках, об отце и его работе, — и вскоре мне стало казаться, что мы знакомы всю жизнь. Он рассказывал о секретах университетской жизни: студенческих тусовках, кадреже между студентками и преподавателями, пьянках в выходные, а я ему смертельно завидовала — ведь мне ждать этого нужно было еще целую вечность.

И наконец наступил день, когда я приняла неоднократно сделанное им предложение. Сказав, что приду к нему очень скоро, я надела свои любимые джинсы и спустилась на три разделявших нас этажа. Два коротких звонка в дверь, и вот он стоял передо мной, в зеленой майке и джинсах с дырками на коленках. Увидев меня, он удивился, но тут же встряхнулся, улыбнулся и протянул для пожатия руку:

— Ну и ну, так ты и есть та самая знаменитая Белоснежка. Привет, а я — Карлос.

Он поцеловал меня в обе щеки, и я онемела.

3

Дела шли все хуже и хуже. С каждым разом мне все труднее удавалось найти более или менее приличное оправдание. Каждый день я ходила к Карлосу домой. Мы пили кофе, а иногда вино, которое было таким крепким, что обжигало горло. Болтали о музыке, обсуждали любимые книги и размышляли о смысле жизни. Мать начала что-то подозревать. Не знаю, был ли тому виной мой рассеянный взгляд, с которым я ходила в последнее время, но, поскольку я надолго исчезала и ничего ей не объясняла, она начала раздражаться и больше обычного цепляться со своими дурацкими расспросами. Мать возомнила себя Шерлоком Холмсом, и я часто заставала ее за тем, что она роется в моем школьном рюкзаке и считает мои гигиенические прокладки.