Женщина, которую я бросил - [41]

— Ну и ну! Ты только посмотри, тут будто конвейер работает.

И действительно, словно по конвейеру, по коридору, ведущему в церемониальный зал, медленно плыли невесты с белой фатой на голове и женихи в черных смокингах.

— Что поделаешь! — ответил я, одергивая пиджак. — Жизнь каждого из нас тоже одно из звеньев итого конвейера. Ведь что такое личность? Пыль и прах. Даже когда умрешь, тело твое, как по конвейеру, пройдет через руки медиков.

— Что вы говорите? — возмутилась жена брата. — Ведь сегодня такой праздник!

— Да, конечно, — ответил я. — Нагасима, прошу тебя выполнять свои обязанности.

Нагасима поклонился и, посмеиваясь, пошел в передний зал. Глядя ему вслед, я вспомнил наши студенческие годы, крохотную комнату в Канда.

Тогда мы в марлевых повязках спали на грязных тюфяках под вонючими одеялами. Ели картофельную похлебку. Но слава богу, все это позади, и, кажется, мы уже сумели создать себе прочное благополучие, которое, подумал я, нужно во что бы то ни стало сохранить. Сегодня у меня свадьба, завтра я отправляюсь в свадебное путешествие, а потом сниму хорошую квартиру…

Церемония бракосочетания нас немало позабавила. Священник с маленькими усиками на розовом лице помахал над нашими головами предметом, напоминающим опахало, а затем сиплым голосом произнес речь. Марико легонько толкнула меня в бок:

— Как все это глупо!

— Дальше некуда! — шепнул я. Мы едва сдерживали смех.

По обе стороны от нас стояли родственники. Среди них был и директор нашей компании. Он стоял с серьезным видом, скрестив на груди руки.

— Ну вот мы и родственники! — сказал он, похлопав меня по плечу, когда священник закончил свою речь. — Думаю, после свадебного путешествия ты будешь работать еще лучше. Наша фирма, конечно, небольшая, и все-таки не стоит ронять фамильную честь.

Слова директора мне было слушать куда приятнее, чем речь священника. Они гораздо больше убеждали меня в том, что теперь я на самом деле муж Марико.

После церемонии состоялся небольшой банкет. Окружив нас, все трижды прокричали: «Банзай!» — и громче всех, размахивая руками, кричал Нагасима. Сослуживцы тоже махали и кричали, но их взгляды выдавали старательно скрываемую зависть.

Представляю, как, расходясь со свадьбы, они перебрасывались между собой фразами, вроде этих:

— Вот пройдоха! Такой и в воде не утонет.

— Разумеется. Но у него диплом.

Да, плавать я умею. Я женился по расчету, но расчет этот соединялся с искренней любовью к Марико. В конце концов, любовь без эгоизма немыслима. И вообще, на мой взгляд, эгоизм — это то же самое, что жажда счастья, и если я хорошо держусь на воде, так это на пользу не только мне, но и Марико.

Из дворца Мэйдзи мы сразу же поехали на один из токийских вокзалов.

Для свадебного путешествия нам предлагали разные маршруты. Называли Хаконэ и Неккай, но мы выбрали озеро Сандзю.

Как-то незадолго до свадьбы Марико сказала:

— Помнишь нашу поездку на Сандзю?

— Кажется, там я продемонстрировал высший класс верховой езды?

— Я бы назвала это иначе, — засмеялась Марико. — Ты все шутишь!

— А кто выходит замуж за этого шутника?

— Глупый, ведь благодаря той лошади я и полюбила тебя.

Так мы пришли к выводу, что своим счастьем обязаны крестьянской кляче, и посему свадебное путешествие решили совершить на озеро.

До Одембы мы ехали поездом, а там взяли легковую машину. Вскоре между бронзовых гор показалось синее озеро, окруженное золотистым лесом.

— Я буду тебе хорошей женой, — шепнула Марико, когда мы, взявшись за руки, пошли к озеру.

— Прошу тебя быть хорошей во всех отношениях. О, кажется, на этом месте лошадь опозорилась.

— Да перестань ты! — кокетливо возмутилась Марико. — Перестань говорить о таких вещах.

— Почему? Разве мы не обязаны нашим счастьем госпоже кляче?

На озере мы пробыли два дня. На третий погода испортилась и мы решили автобусом вернуться в Одембу.

Началась пора листопада. Желтые листья покрывали дорогу, ложились на крышу автобуса.

— Помнишь, тогда мы тоже возвращались этим путем.

В ее поведении я заметил резкую перемену. Она быстро освоилась с ролью жены, и мне это казалось странным.

— Когда «тогда»?

— Ну в тот раз, когда ты ездил на лошади…

— Может быть.

— Не может быть, а совершенно точно, — продолжала Марико. — Тогда еще Оно-сан спросил, что это за здания.

— Какие?

— Разве ты не видишь? Вон там в лесу. Они похожи на казармы. Кондукторша сказала, что это лепрозорий, больница для прокаженных. И мы бросились закрывать окна. Я тоже перепугалась.

Я прислонился лбом к оконному стеклу. В памяти всплыло грустное лицо Мицу, той Мицу, которую я встретил в Кавадзаки. Она была похожа на мокрую кошку. Подавляя рыдания, она еле слышно прошептала: «Я еду в Одембу. Там есть больница»…

А я? Я знал, что это за больница, и поэтому, глядя на темно-красные пятна на запястье Мицу, не сдержал удивления и страха:

— Неужели это правда, Мицу?

— Да, так сказал доктор.

— Зачем же ты тогда пришла сюда? Неужели ты не понимаешь? Возвращайся домой и ложись.

Сначала я не выбирал слова, говорил отрывисто и грубо, потом смягчился.

— Извини, что я тебя позвал, я не знал, что ты больна. Но ты не расстраивайся. Теперешними лекарствами любую болезнь вылечат.