Женщина и спасение мира - [91]

. Эта девственная чистота есть в самом сильном смысле образ Святого: "И да бегут от лица Его ненавидящие Его!" Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня (Пс.67.2-3). Церковь поет эти стихи на пасхальной заутрене, празднуя победу над смертью. Жизнь и смерть не могут сосуществовать. В этом же смысле надо понимать мысль, встречающуюся у некоторых святых отцов, что Воскресение удивило Сатану, что он был обманут, как рыба, попавшаяся на крючок. Христос не берет ад приступом, но, следуя по нисходящей кривой человеческой судьбы[364], Он появляется в его бездне — и врата адовы сокрушаются сами, поскольку не могут устоять в присутствии Жизни; бесовское "исчезает в дыму и тает, как воск", в присутствии Святого.

Соединенное по ту сторону времени с "дыханием" Духа Святого, святое материнство — образ "ипостасного материнства" — как наседка согревает и "высиживает" поколение, из которого произойдет Спаситель и, позднее, свидетели последних вещей. Образный язык Апокалипсиса говорит о девстве как измерении Царства. Девство, сохраненное в деторождении, есть Знамение победы, уже одержанной над смертью. Это — светоносное пророчество, написанное на плоти Марии-Девы и предвозвещающее Воскресение. Уже в девственном деторождении Пресвятая Богородица бессмертна, и Ее Успение и Вознесение на небо предвозвещается в Рождестве Христовом.

Однако в истории андрократический, или патриархальный, порядок заменил собой гинекократический, или матриархальный, порядок с симметрично противоположным перекосом. Солидные богословы некогда дискутировали, чтобы выяснить, есть ли у женщины душа, и оспаривали возможность для женщины непосредственного доступа к Богу. Они воспевали Пресвятую Богородицу, но предписывали женщине возноситься к Богу посредством мужчины. Подобная мариология лишает Богородицу женского начала и ставит любую женщину у разрыва онтологических уровней. Сведенная к одним только биологическим функциям, раба Господня становится просто рабой, оказывается предоставленной своему опасному инстинкту "нравиться" и служить отдыхом для бесчисленных воинов. Необходимо снова и снова утверждать, что Христос — значит не только "космический деятель". Посредник между небом и землей, но также и новый зон бытия во Христе, "совершенно другой" нового существовании, в которое мужчина и женщина входят и в которое они посвящаются, проходя через одинаковое таинство царственного священства: "...князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так" (Мф.20.25-26). Перед церковной социологией стоит задача открыть прежде всего то "совершенно другое", которое заключается в словах "между вами да не будет так". Именно экклезиологический догмат должен был бы полагаться в основание всякого строящегося человеческого общества; но на самом деле мы видим, что секулярный дух "светского общества" заражает приходы. Объективный социолог не обнаруживает никакой природной разницы между обществом, строящимся вокруг культурной задачи, и обществом, строящимся вокруг культа (то есть церковной ячейки). В большинстве своем приходы не осознают своей трансцендентной истины, своей "выделенности", которую нельзя свести ни к какой социологической форме. И действительно, взгляду не на чем остановиться: на гладкой плоскости не происходит ничего отличного от всего остального, никаких чудес. Все так хорошо умещается в символах, знаках и словах, что всякое желание перейти к тем реальностям, на которые указывают знаки и символы, вызывает удивление и беспокойство. Школьные учителя с их миниатюрной "софией" продолжают говорить: "Бог столько не требует". Все — усреднено и серо, золотая середина во всем: средние дары, умеренные собрания, катехизация без огня, скука, и как следствие растворение — медленное, но верное — в окружающих социологических формах. Величественная проблематика святых отцов, которые видели, становится наукой честных книжников, которые читают.

В апофтегмах, высказываниях отцов пустыни рассказывается, что однажды преп. Антоний Великий молился в течение трех дней и трех ночей. На третий день бесы пали ниц перед престолом Божьим и просили остановить молитву святого, так как иначе она своей силой разрушит демонические устои этого мира.

Храм со всеми своими частями, расположенными согласно законам священного пространства, с особым ритмом литургического времени, — храм сам по себе уже является призывом для того, кто имеет уши; однако не хватает живых камней, чтобы откликнуться на этот мощный призыв. О каком приходе можно сказать, что он соответствует словам апостола: "Мы свидетельствуем о том, что видели своими очами и что слышали своими ушами" (ср. 1Ин.1.1-3)? А между тем в богослужебных текстах постоянно встречаем слова, произносимые от лица верующих: "Воскресение Христово видевше..."; "Видехом Свет истинный, прияхом Духа Небесного...". Сегодняшний кризис имеет корни в отдаленном прошлом и связан с потерей живого содержания всеобщего священства, тесно связанного с евхаристическим пониманием Церкви как Тела Христова, что выражается через таинства. Отцы Церкви настаивали на жизненной необходимости ежедневного причащения (св. Киприан, св. Григорий Нисский). Св. Амвросий Медиоланский энергично утверждает: "Получай каждый день то, что полезно для каждого дня. Проводи свою жизнь так, чтобы быть этого достойным". "Тот, кто не достоин причащаться каждый день, не будет достоин делать это даже раз в год"