Женщина и социализм - [39]
В Вюрцбурге хозяин дома терпимости клялся магистрату «быть городу верным и любезным и вербовать женщин». То же самое в Нюрнберге, Ульме, Лейпциге, Кёльне, Франкфурте и т. д. В Ульме в 1537 году были уничтожены публичные дома, но уже в 1551 году цехи предлагали вновь их ввести, «чтобы предотвратить большее зло!» Высоким иностранцам проститутки поставлялись на городской счет. Когда в.1452 году король Владислав въезжал в Вену, магистрат послал навстречу депутацию из публичных женщин, которые, покрытые лишь легким газом, показывали прекрасные формы тела. Точно так же императора Карла V при его въезде в Антверпен приветствовала депутация голых девушек — сцена, возвеличенная Гансом Макартом в большой картине, находящейся в гамбургском музее. Подобные события в то время почти никого не возмущали.
4. Рыцарство и поклонение женщине
Романтики с богатой фантазией и люди с хитрым расчетом старались представить средние века как эпоху высоко нравственную и воодушевленную истинным уважением к женщине. Этому особенно должно было способствовать время миннезенгеров — с XII до XIV столетия. Служение любви рыцарей, которому они научились у морисков в Испании, должно было свидетельствовать о высоком уважении, которым женщина пользовалась в то время. Здесь необходимо припомнить некоторые вещи: во-первых, рыцарство составляло лишь очень незначительную часть населения и соответственно с этим рыцарские дамы составляли очень незначительный процент женщин вообще, во-вторых, лишь очень небольшая часть рыцарства выполняла это столь прославленное служение любви, в-третьих, истинная природа этого служения любви неверно понята или сильно искажена. Эпоха процветания этого служения любви была в Германии временем самого грубого кулачного права, когда были уничтожены все устои порядка и рыцарство безудержно предавалось разбою на больших дорогах, грабежу и вымогательству. Время подобных грубых насилий не подходит для господства нежных и поэтических чувств. Напротив, это время особенно способствовало уничтожению еще существовавшего до тех пор уважения к женскому полу. Рыцарство, и притом как в деревнях, так и в городах, состояло большей частью из грубых, развратных молодцов, самой благородной страстью которых наряду с поединками и пьянством было безудержное удовлетворение половых желаний. Хроникеры того времени более чем достаточно рассказывают об изнасилованиях женщин и прочих разбоях, совершаемых дворянством как в деревнях, так и в городах, управление которыми оно до тринадцатого и отчасти до четырнадцатого и пятнадцатого столетий держало в своих руках. Подвергшиеся насилию редко имели возможность стать под защиту права, так как в городе судьи состояли из дворян, а в деревне право уголовной кары принадлежало помещику. Таким образом, это сильное преувеличение — считать, что дворяне и помещики при подобных нравах и обычаях питали особенное уважение к женщинам и носили их на руках, как своего рода высших существ.
Ничтожное меньшинство рыцарей, казалось, предавалось мечтаниям о женской красоте, но эти мечтания отнюдь не были платоническими, а преследовали очень реальные цели. Даже смехотворной памяти Ульрих фон Лихтенштейн, этот арлекин среди мечтательных обожателей женщин, был платонически влюбленным лишь до тех пор, пока он им принужден был быть. В сущности это служение любви сводилось к обожанию, боготворению возлюбленной за счет законной жены, то есть было не чем иным, как греческим гетеризмом эпохи Перикла, перенесенным на почву средневекового Христианства. Взаимный соблазн жен и в рыцарское время был сильно распространенным видом «служения любви», как это происходит и в настоящее время в известных кругах нашей буржуазии.
Несомненно, что в ту эпоху открытая проповедь культа чувственности означала признание того, что естественная потребность, заложенная в каждом зрелом и здоровом человеке, имеет право на удовлетворение. В этом отношении здесь была победа здоровой природы над аскетизмом христианства. С другой стороны, необходимо снова подчеркнуть, что это признание относилось лишь к одному полу, другой же пол рассматривался так, как будто он не мог и не должен был иметь равных потребностей. Малейшее нарушение моральных законов, предписанных женщинам в этом отношении мужчинами, наказывалось самым жестоким образом. И женский пол вследствие продолжительного угнетения и своеобразного воспитания настолько сжился с этими идеями своего повелителя, что до сих пор находит это состояние естественным.
Не было разве миллионов рабов, находивших рабство естественным, и они никогда не освободили бы себя, если бы освободители не явились из класса рабовладельцев. Подавали же прусские крестьяне петиции, когда они должны были быть освобождены от крепостной зависимости вследствие штейновского законодательства, чтобы крепостная зависимость была сохранена, «ибо кто же о них станет заботиться, если они сделаются больны или стары?» И разве не то же самое видим мы в современном рабочем движении? Как много рабочих, позволяющих еще влиять на себя и руководить собою своим эксплуататорам!
