Женщина и мужчины - [3]

Клара пошла к Кавецкому, потому что идти было больше некуда. Она постепенно отдалялась от медицины: из хирургии в «скорую», из «скорой» в поликлинику, а закончит, может статься, в какой-нибудь фармацевтической фирме… Будет торговать пилюлями. Ее будут возить, будут хорошо платить… Те из знакомых врачей, которые уже занялись этим, твердили, защищая себя: «На что-то ведь надо жить, правда?» В случае Клары еще был вопрос: «Зачем?» С этим вопросом она готовилась к смерти матери.

– Пан профессор, скажите хоть теперь, почему вы предложили мне у вас работать? – Говоря это, Клара училась измерять тело пациента с помощью большого пальца.

– Ответ – в ваших руках. Я сразу понял, что эти руки мне сгодятся. – Он подал ей серебряную иглу с золотой насадкой. – Тому, что вы усвоили за три месяца, я посвятил целый год. Закройте глаза. – Он приложил ее ладонь к боку мальчишки-пациента. – Двигайте пальцами… вот здесь, чувствуете? – Он нежно вел ее руку.

– Да. – Кларе и в голову не приходило, что придется заново изучать строение человеческого тела, да еще методом Брайля. – Точки, в которые надлежит колоть… они теплее. Чуточку теплее.

– На полградуса! Энергия! Энергия – вот что дает нам жизнь! – Профессор любил рассуждать о неуловимой энергии, сотрясающей мир судорогой жизни.

В присутствии посторонних он маскировал свой энтузиазм и слово «энергия» заменял на «функционирование». В кругу учеников, нисколько не стесняясь, он издевался над традиционной медициной, ничего не желающей знать о меридианах энергии:

– О, эти меридианы – хрупкие пути энергии, пути, переплетающиеся в каждом живом организме…

В клеенчатом фартуке, плотно охватывающем живот, профессор метался вокруг пациента, разъясняя действие акупунктуры. Он смахивал на ребенка, поглощенного устройством игрушки. Вероятно, иглы длиной в несколько сантиметров в воображении Кавецкого представлялись высоковольтными столбами, которые он вбивал в пространство человеческого тела, пересеченное холмиками и углублениями, и затем ждал, когда между ними побежит ток целительной энергии. Сбоив энергетических потоках, по его мнению, приводили к ослаблению органов, а ослабленные органы, в свою очередь, еще больше блокировали энергетические потоки, что в результате вело к болезням и смерти.

После похорон матери, навещая могилу, Клара собирала с могилы замерзшие букеты и венки. Пронизывающий ветер развевал ленты: «Дорогой пани профессору от воспитанников Второго медицинского», «Нашей наставнице – выпускники 1985 года»… Клара то и дело останавливалась передохнуть, утереть слезы, стоявшие в глазах.

В боковой аллейке, неподалеку от мусорных баков, она заметила белый памятник, на котором не было имени, фамилии, дат рождения и смерти, а только одно слово, выгравированное большими черными буквами: МАМА. Все остальные надгробия, исписанные сверху донизу, вдруг показались Кларе учетными карточками, непостижимым образом выросшими из земли. Она присела на небольшую скамейку у горы выброшенных венков с траурной парчой и расплакалась, больше не сдерживая слез. Она прикрывала рот скомканной перчаткой, кусая ее зубами, как эпилептик кляп, и сотрясаясь от рыданий и холода. В этом приступе печали Клара вдруг до ужаса отчетливо осознала свое одиночество. Отец не прилетел из Австралии на похороны. Клара была пятилетней девчушкой, когда он сбежал от них. С того времени они виделись всего два или три раза. Павел, друг-однокашник, практикует в Штатах. У Иоанны после рождения ребенка нет времени для Клары. А сама она, отказавшись от всех амбиций, станет теперь акупунктурщицей, посмешищем для других, может, и менее способных коллег, но подтвердивших свою специализацию. Она ведь начинала вместе с ними и была ничем не хуже их, однако выбилась из колеи. После смерти матери у нее осталась квартира, то ни единого источника дохода – и никого рядом.

– Это несправедливо, МАМА, мамочка!..

«Несправедливо, что ты умерла. Несправедливо, что мой преподаватель, моя большая любовь с последнего курса учебы, и не собирался оставлять свою жену».

В последнем Клара убедилась, случайно заглянув в его письменный стол.

– Клара, что это ты там ищешь? – крикнул он ей тогда из ванной комнаты при кабинете.

Они встречались у него, поздними вечерами, когда уходили уборщицы.

– Я пролила вино, – ответила она, промокая пятно бумажным полотенцем, – и проверила, не попало ли в ящик.

На самом верху лежала фотография его жены, исчерченная маркером: коррекция губ, глаз… Через месяц он планировал открыть собственную клинику пластической хирургии. В преддверии переезда деловая документация была перемешана с личными бумагами.

– Ты будешь ее оперировать?

– Кого? – притворился он удивленным. – Ах, да… Это будет ей подарок на день рождения. – Он высунулся из двери ванной, обернув бедра одноразовой салфеткой. – Небольшая коррекция.

– За мой счет?

– Что?!

– Это не коррекция. Ты хочешь сделать ей мои глаза и губы.

– Такой разрез для нее как раз подходит, меньше придется резать, ну а то, что твои глаза похожи… Случайность. – Он пальцами вклепывал одеколон в кожу лица и по привычке натер им волосы на лобке, нежно поглаживая себя по яичкам. Подобная гигиена представлялась ему разновидностью любовной прелюдии. – Не ревнуй. Ты же знаешь, что ревность беспри… – Он не закончил, целуя ее в губы.