Женщина - [58]

Йоко читала, нервно кусая губы. Она снова посмотрела на первую страницу, чтобы выяснить название газеты, на которое вначале не обратила внимания. Это оказалась «Хосэй-симпо». Йоко побелела от гнева и никак не могла унять дрожь во всем теле. «Хосэй-симпо» принадлежала доктору Тагава. Появление такой заметки в его газете было для Йоко неожиданным и в то же время закономерным. Госпожа Тагава оказалась низкой, злобной женщиной. Информация, несомненно, исходила от нее. Газета поспешила опубликовать заметку, чтобы опередить другие газеты и разжечь любопытство читателей. Теперь она ждет новых сообщений от госпожи Тагава. Будь это другая газета, Йоко решилась бы на все, чтобы избавить от неприятностей Курати и не допустить появления следующей заметки. Но раз это дело рук госпожи Тагава, сделать все равно ничего не удастся. Остается одно – вступить в переговоры с пароходной компанией… До чего отвратительная эта госпожа Тагава… Йоко вновь живо вспомнила все ее оскорбления на пароходе.

– В номере убрано, – доложила горничная, выглянув из-за фусума, и, не дожидаясь ответа, спустилась вниз. Йоко отнеслась к такому непочтительному отношению горничной равнодушно и с газетой в руках вернулась в свою комнату. Уборка была сделана кое-как, даже щетка осталась под настенной полкой. Йоко сама с присущей ей энергией навела порядок в номере, затем, взяв сумочку и зонтик, вышла из гостиницы.

На улице она заметила горничных, которые, закончив работу пораньше, направлялись, видимо, к храму Нокэяма на праздничное гуляние. Теперь Йоко поняла, почему они так спешили с уборкой. Она проводила их взглядом, и ей почему-то стало грустно.

Йоко казалось, что газетная вырезка, спрятанная за оби, жжет грудь, и она на ходу переложила ее в сумочку. Идти ей, собственно, было некуда, и она, понурившись, спускалась по Момидзидзака, постукивая зонтиком по оттаивающей земле. Йоко не заметила, как оказалась на какой-то грязной, узкой улочке. Случай привел ее к той самой «Сагамия», где однажды она была с Кото. Здесь по-прежнему висел закопченный фонарь со старинными иероглифами. Опасаясь, как бы ее не узнали, Йоко поспешила пройти мимо.

Совсем рядом оказалась вокзальная площадь. Ярко светило полуденное осеннее солнце. По мостам, переброшенным через канал, группами сновали оживленные прохожие. Йоко мерещилось, что все с любопытством ее разглядывают. В другое время она не смутилась бы, обратись на нее одновременно тысяча глаз. Но она только что прочитала эту проклятую заметку, а кроме того, на ней было уродливое кимоно. Быть может, все дело именно в кимоно, и Йоко пожалела, что вышла из гостиницы.

Вот и пристань. В небольшой кирпичной таможне занимались своим делом молодые чиновники, в тужурках с двумя рядами золотых пуговиц, во флотских фуражках. Они уставились на Йоко, как на старую знакомую, будто запомнили ее во время вчерашней высадки. Уж не догадываются ли они, что это о ней напечатано в газете? Йоко поймала себя на мысли, что становится мнительной. Надо было уйти, но Йоко не могла. Она надеялась, что в обеденный час на пристани, степенно неся свое большое тело, покажется Курати.

Йоко побрела по набережной к «Гранд-отелю». Пусть только Курати сойдет на берег, он непременно заметит ее, либо она почувствует всем своим существом его появление, и Йоко шла не оглядываясь. Пристань постепенно оставалась позади. У железных цепей, связывающих кнехты вдоль набережной, под надзором гувернанток играли дети европейцев. Их охраняли большие, чуть не с теленка величиной, собаки. Увидев Йоко, дети приветливо улыбались. Малыши всегда напоминали ей о Садако – сердце ее болезненно сжималось, на глаза навертывались слезы. Сейчас Йоко с особой печалью смотрела на детей и, словно стремясь убежать от них, повернула назад, к таможне. Здесь по-прежнему было много людей, но ревизора среди них Йоко не видела, а подойти к «Эдзима-мару» у нее не хватало смелости. Как-то неприятно было бродить под пристальными взглядами таможенников, и Йоко, миновав главные ворота таможни, уныло двинулась к префектуральному управлению.

23

В этот день Йоко долго еще бродила по вишневым аллеям в ожидании Курати. Наконец он появился, торопливо шагая вверх по Момидзидзака, весь запыленный и потный. Стоял ноябрь, к вечеру заметно похолодало, подул ветер. Смешавшись с толпой людей, видимо утомленных суматохой праздничного дня, Курати шел, глядя прямо перед собой, выражение лица у него было недовольное. Стоило Йоко увидеть его, как силы тотчас вернулись к ней, сразу появилось игривое настроение. Спрятавшись за вишню, она пропустила Курати вперед, потом догнала его и тихонько пошла рядом. Курати изумленно заглянул в большие глаза Йоко, в которых от холода застыли слезинки, словно хотел спросить: «Откуда ты взялась?» Он и сам не думал, что таким бесконечно долгим покажется день без Йоко, после того как они несколько недель ни на минуту не расставались друг с другом, и теперь явно был рад этой неожиданной встрече. Поглядев на счастливого Курати, Йоко сразу забыла все горести. Ей хотелось схватить его черную от грязи руку и ласково прижаться к ней горячими губами. Но разве можно себе позволить такое на улице, где подойти поближе и то страшно. Она огорчилась и, чтобы показать ему свое недовольство, капризно сказала: