Женщина - [19]

Кото нерешительно взглянул на госпожу Исокава.

– Насколько я понял, вы предпочли бы «Акасака-гакуин». Но если я выполню просьбу Йоко-сан, вы не станете возражать? Я, разумеется, хочу лишь уточнить…

«Опять не то говорит», – с досадой подумала Йоко. Изменив своей манере говорить спокойно и вкрадчиво, госпожа Исокава смерила Йоко взглядом и произнесла с крайним раздражением:

– Я лишь передаю волю покойной Ояса-сан. Если же Йоко-сан это не по душе, мне нечего больше сказать. Ояса-сан была человеком твердой веры и старинного воспитания, и ей никогда не нравился пансион госпожи Тадзима… Поступайте как знаете. Я же глубоко убеждена в том, что ничего лучше «Акасака-гакуин» не найти.

Прижимая к себе Садаё, Йоко смотрела прямо перед собой, как человек, который встречает град летящих в него камней, высоко подняв голову, даже не пытаясь уклониться.

Кото, очевидно, уже пришел к какому-то определенному решению и теперь сидел, скрестив руки на груди и уставившись в одну точку.

Некоторое время гости в замешательстве молчали. Быстрее других овладела собой госпожа Исокава. Она, видимо, подумала, что ей, в ее возрасте, не пристало сердиться на детей и, поднявшись со своего места, спокойно и добродушно обратилась к гостям:

– Господа, не пора ли нам откланяться… Но прежде давайте еще раз вознесем молитву…

– Прошу вас не утруждать себя молитвами, такие, как я, того не стоят! – резко заявила Йоко, продолжая смотреть на Садаё, прикорнувшую у нее на коленях, и ласково поглаживая ее нежное личико.

Гости один за другим стали расходиться. Йоко не пошла их провожать, под тем предлогом, что ей жаль будить Садаё.

Все разошлись, но ни дядя, ни тетка даже не подумали подняться наверх убрать со стола. Не зашли они и проститься с Йоко, которая продолжала молча сидеть, прижимая к себе Садаё. Повернувшись к окну и подставив разгоряченное лицо прохладному ночному ветерку, она разглядывала отражения тускло мерцавших фонарей на мокрой мостовой. Улица была тихой и пустынной, лишь редкие прохожие спешили по своим делам, да в отдалении слышался грохот конки на Нихон-баси.

Где-то в соседних комнатах все еще плакала Айко.

– Ай-сан, Саа-тян уснула, приготовь ей, пожалуйста, постель.

Йоко сама удивилась мягкости своего тона. Айко совсем не походила характером на старшую сестру, и при одном лишь ее виде настроение у Йоко портилось. Айко была по-кошачьи мягкой, послушной и скрытной, и это особенно не любила в ней Йоко. Но сегодня, против обыкновения, Йоко говорила с нею очень ласково. Все еще всхлипывая, Айко, как всегда послушно, принялась готовить постель. Время от времени Йоко прислушивалась к легким шагам сестры и чуть слышному шелесту одеял. Потом обвела взглядом гостиную. Только сейчас она заметила остатки пищи на столе и разбросанные в беспорядке подушки, на которых сидели гости. Там, где раньше стоял книжный шкаф отца, на стене выделялся темный квадрат. Рядом по-прежнему висел европейский календарь, с которого давно уже никто не срывал листков.

– Сестрица, постель готова, – чуть слышно произнесла Айко.

– Спасибо, – так же ласково поблагодарила Йоко и встала с Садаё на руках. Голова у нее закружилась, и снова из носа пошла кровь, капая на платьице Садаё.

9

Грязно-серые тучи, будто освещенные изнутри мрачным таинственным светом, сплошной пеленою затянули небо. Вода в Токийском заливе стала густо-зеленой, и по ней с легким шумом перекатывались невысокие волны. Наступило двадцать пятое сентября. Ветер, дувший накануне с такой силой, стих, и сразу стало душно, как летом. Улицы Йокогамы напоминали изнуренного долгой болезнью рабочего, который, тяжело дыша, бредет под моросящим дождем.

Постукивая носком ботинка по палубе, заложив руки за пояс и упорно не поднимая глаз, Кото, словно размышляя вслух, говорил Йоко, что передать Кимура. Йоко слушала его с притворным вниманием, а сама в это время с пристрастием критика разглядывала доктора Тагава и его жену, окруженных толпой провожающих и едва успевавших отвечать на приветствия. «У профессора глаза какие-то сонные, – думала Йоко, – а у жены костлявые плечи». Довольно широкая верхняя палуба была заполнена родственниками и знакомыми Тагава, празднично оживленными и шумными. Госпожа Исокава, вместо того чтобы находиться подле Йоко, не отходила ни на шаг от госпожи Тагава и с видом услужливой доброй родственницы расточала приветствия и благодарности чуть ли не половине провожающих. Она ни разу не взглянула в сторону Йоко, будто забыла о ней. Тетка Йоко поручила своего слабоумного ребенка, похожего на паука, маленькой няньке, а сама держала саквояж и сверток Йоко, которые, казалось, вот-вот выпадут у нее из рук, и, разинув рот, смотрела на блестящую толпу, обступившую чету Тагава. Старая кормилица Йоко, бледная от страха, стояла у дверей салона и украдкой поглядывала на Йоко. Она то и дело прижимала к покрасневшим глазам сложенный вчетверо огромный платок и всем своим видом будто хотела сказать: «Знаю я эти пароходы, хоть и большой, а все равно пароход». Остальные пассажиры, словно подавленные величием супругов Тагава, скромно стояли поодаль.