– Бывает, бывает… – всхлипывая и шатаясь из стороны в сторону, бормотала пьяная мулатка.
Ее тоже сразу развезло, она едва держалась на ногах, так что пришлось оставить ее ночевать. Наутро она рассказала Каролине свой сон: ей снилось, будто ангел спустился с неба, чтобы благословить нас, а это верный знак, что мы будем очень счастливы. И еще ей приснилось, что мы подарили ей несколько курочек и разную одежду… Ну и хитрая же мулатка!…
Каролина расчувствовалась, потому что ночью я лицом в грязь не ударил, – смейтесь, смейтесь! еще бы, поохотившись за ней столько времени! – и в самом деле подарила мулатке курицу и какое-то тряпье, да еще несколько песо в придачу, так что та осталась предовольна, глаза и зубы у нее так и сверкали.
Я догнал ее уже за воротами и наказал никому не говорить о нашей свадьбе – это, мол, дело секретное.
– А кому мне говорить? – отвечала она. – Я скоро и вовсе уеду из Паго!
И в самом деле, через два месяца она исчезла.
Но подумать только, какая незадача! Так было все хорошо, и вдруг, бац, все веселье нам испортили. В этой жизни ничего до конца не удается.
Солнце уже поднялось высоко, а дядюшка Сиприано, которого мы накануне мертвецки пьяного снесли в гальпон, все не показывался.
Поначалу мы не обратили на это внимания, но вдруг Каролина спрашивает:
– Ты не видел старика?
– Нет, а ты?
– И я нет.
– Погнал, верно, свиней к ручью.
– Ты что, не видишь? Свиньи заперты в хлеву, уж не случилось ли чего с ним?
– Просто не проспался еще. А впрочем, пойдем взглянем.
Пошли мы в гальпон, и что же? Лежит старый Сиприано на спине, лицо синее, всего словно судорогой свело и совсем холодный, окоченел уже. Перепуганная Каролина принялась трясти и растирать его, но какое там – бедный старик отправился к праотцам. Тут итальянка залилась слезами, как Магдалина.
– Да что с тобой, душенька, чего ты так разливаешься? – спросил я.
– Потому… потому что дядюшка Сиприано был такой добрый! И еще…
– А еще что?
– Еще, мне кажется, это принесет нам несчастье. Подумать только, в первый же день после свадьбы – покойник в доме!…
– Да не будь же такой глупой, – рассердился я. – Дядюшка Сиприано был совсем старый и в любой день мог ноги протянуть… Все это ерунда, а потом, знаешь… мертвые молчат!… Вспомни, на все воля божья, и не плачь так, дурочка!
Ее немного успокоили мои слова, но расстроилась она сильно, все время потом чего-то боялась и грустила. Все женщины одинаковы, вечно у них предчувствия!
Отправился я в город, сообщил властям. К вечеру прибыли комиссар Варавва, полицейский врач – доктор Кальво – и двое солдат. Писали что-то без конца, приставали к нам с расспросами, как все это случилось, а потом увезли дядюшку Сиприано на повозке в город, чтобы там его вскрыли и дознались, отчего он помер. Я остался с Каролиной, которая еще больше перепугалась и загрустила.
– Станут теперь потрошить беднягу!… Вот несчастье!… Maldetta sorte![5]
И снова она начала рыдать.
– Ай-ай, такая большая и такая глупенькая!… Хватит, мисия Каролина, плакать, точно грудной младенец, – пошутил я. – Дядюшка Сиприано и не почувствует, как его будут полосовать. Хватит! Попробуем-ка немного развлечься. Мертвые живым не помеха. Молись за него сколько хочешь, но давай все-таки поужинаем, да получше!
Как по-вашему, правильно? Правильно!
Каролина немного успокоилась и принялась готовить ужин. Заперев харчевню, мы поели. Я попытался развеселить Каролину, рассказывал ей разные истории и даже пел; потом мы улеглись спать пораньше… А после похорон дядюшки Сиприано, который, как выяснилось, умер своей смертью, началась у меня привольная, развеселая жизнь.
Друзья, – а их у меня завелось немало, – налетели в «Польвадеру», словно мухи, и я принимал их как нельзя лучше. Каролина едва успевала стряпать и прибирать в доме. А мы, чтобы убить время, играли в карты и кости, то и дело прикладываясь к рюмкам. Кроме того, мы развлекались петушиными боями и даже устраивали танцы в патио.
За игру в кости и за петушиные бои комиссар, – который дал мне разрешение, хотя во всей провинции азартные игры были запрещены, – брал с меня по-божески; так что все у меня пошло бы отлично, не приди мне в голову блажь самому начать крупную игру.
А так как я всегда проигрывался, Каролина начала ворчать:
– Говорила я, когда мы увидели беднягу Сиприано мертвым, что это принесет нам несчастье! Вот дело и обернулось плохо! О святая мадонна!
От постоянной воркотни и слез просто покою не стало. У итальянки оказался собачий характер. Она все хотела взять надо мной верх, и ссорились мы без конца. Только где ей было со мной справиться! Так и не удалось ей походить в моих штанах, они мне самому годились!… За каждый скандал я платил с лихвой: напивался, куролесил, пуская в ход все наши винные запасы!
По совету одного дружка я велел, хоть итальянка и бесновалась, хорошенько выровнять участок дороги перед самой «Польвадерой», пока он не стал гладким, как бильярдный стол. И по воскресеньям стал устраивать там скачки, тоже с разрешения комиссара Вараввы, который частенько сам наведывался к нам за денежками, говоря, будто хочет предотвратить беспорядок и драки.