Жених с приданым - [6]

Шрифт
Интервал

Он набил коляску туесами, вёдрами, даже полиэтиленовую плёнку прихватил. Приехал – никого нету, под кустом корзинки, впопыхах брошенные, валяются. Бросился кричать, искать – нету.

А недавно (в газете писали) в районе обнаружилась медведица с хромым медвежонком – видно, подстрелили браконьеры. Были случаи нападения на людей. Граждан призывали быть осторожными и проявлять бдительность.

Участковый и два сотрудника МЧС приехали быстро и почти сразу обнаружили парочку в сухой, засыпанной скользкими еловыми иглами ямке – занимающуюся сексом так самозабвенно, что и голову, и стыд, и счёт времени потеряла. Так что свидетелей позора было много.

Ну, что. Федоскин развёлся, живёт бобылём. А жена, бессовестная, выскочила замуж за свояка, метёт юбкой соседнюю улицу.

– Сорочье, вредное племя, – жалеют в палате Федоскина.


Кассандру готовят к завтрашней выписке. На его место кладут мужичка с отрезанными ступнями – по пьяному делу отрезало электричкой. Пока страдалец лежит в коридоре на койке на высоких подушках: тихий, торжественный, благостный. Про него говорят: до сих пор не может поверить в свалившееся нежданно-негаданно счастье.

Жил себе, в навозе ковырялся, стрелял у бабок пенсию на водку – и вона тебе: сразу в дамки. Во-первых, инвалидность первой группы. Во-вторых, куча прилагающихся к сему поблажек: хорошая пенсия, бесплатный проезд в район и область, ещё всякие скидки… Обезножевший не скрывает, что в деревне ему завидуют. Он теперь там самый богатый и уважаемый человек, со стабильным доходом. То и дело недоверчиво трогает своих кормильцев – торчащие под простынёй культи.


Разговоры о конце света потускнели, а там и вовсе сошли на нет. Курилка опустела. В палате тишина. Кассандра заранее собрал пожитки: чай-сахар, кипятильник, стакан. Аккуратно завернул всё в газетку, газетку – в пластиковый пакет. Притащил из туалета разодранную, с торчащими из переплёта нитками книгу, захватанную, замасленную – иной такую в руки взять побрезгует – и уткнулся в неё.

…Ночью Кассандра в коридоре под сестринской лампочкой дочитывал свою книжку. Водя пальцем, вслух сам себе зачитал:

– «Мы из того поколения, что сидело у изголовья тяжело больной планеты…» Так-то.

Лампочка светила прямо в поднятое лицо Кассандры. И было видно, что глаза у него не чёрные, а фиолетовые, в лучистой желтовато-голубой радужке, как анютины глазки. Просто палата у нас сумеречная, выходит окнами на север.

ЖЕНИХ С ПРИДАНЫМ

– Что, опять не вышло? А вроде девушка деревенская, покладистая, – посочувствовала женщина из службы знакомств. А сама подумала: «И эта сбежала».

Алексей покурил на крыльце, чтобы успокоиться. Легче смену отпахать, чем, мысленно чертыхаясь, топтаться под ласковыми, всё понимающими глазами свахи. Сбежал с крыльца и быстро зашагал к дому. К вечеру старушка соседка начинала клевать носом, становилась никудышной сиделкой. А мать, чтобы привлечь к себе внимание, буянила, стучала головой о спинку кровати и, запутавшись в простынях, падала на пол.

Во дворе под фонарём стояли две подводы. Лошадки, опустив заиндевелые морды, подбирали остатки сена со снега. Две женщины продавали, каждая со своих саней: одна набирала в ведро не гнущимися толстыми пальцами картошку, ссыпала в подставляемую сумку. Снова набирала и ждала, приплясывая, следующего покупателя. Другая, разложив на фанерном листе крупные рубленые куски мяса, зябла, уткнув лицо в тулуп и изредка со скрипом переступала валенками по снегу.

Алексей осмотрел картошку. Клубни были крупные, круглые, розовые и шершавые. Такие в сваренном виде будут сахарно рассыпаться – не то, что магазинные, в чёрных пятнах. Их вари хоть сутки – останутся твёрдыми и склизкими, как мыло.

Алексею не надо было спешить в квартиру за авоськой: она, как у хорошей домохозяйки, постоянно находилась при нём. Он купил ведро картошки. Потом внимательно, переворачивая, рассмотрел мясо.

– Нет ли чего полегче? – сказал озабоченно. – Куры, например?

Торговка угрюмо выбросила из мешка две мелкие восковые куриные тушки. Алексей, не торгуясь, купил их тут же.

Дома на всю катушку был включен телевизор. В таком грохоте здоровому человеку невозможно высидеть минуты. Глухая соседка, склонив седенькую головку набок, уронив вязанье, посапывала на стульчике. Мать широко открытыми глазами смотрела в экран. Увидев сына, она замычала, замотала по подушке стриженой, как у мальчика, головой – это она так бурно обрадовалась. Алексей поправил одеяло, проверил, сухо ли. Выключил телевизор – опять соседи жаловаться прибегут. Проводил соседку, пошёл на кухню раскладывать покупки и готовить для матери бульон.

В двери послышался поворот ключа: пришла Надя, сестра. Когда-то они все были так дружны между собой: близнецы Павел и Надя, младший Алексей. Жили они в угловой квартире барака. Мать наваривала в чугуне картошек в мундире, оставляла на краю плиты двухлитровую банку с тёплым чаем – и уходила до утра. Она работала ночной нянькой в доме престарелых.

У каждого из детей была своя обязанность по дому. Павел колол под навесом во дворе и таскал в тазу уголь – на утреннюю топку. Алексей, растопыривая ноги, приседая как гусёнок, разливая океаны воды, мыл пол. Надюха в материном фартуке, дуя на пальцы, приплясывая от боли, чистила горячий картофель на всю братию, толкла в блюде, поливала подсолнечным маслом.


Еще от автора Надежда Георгиевна Нелидова
Свекруха

Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.


Яма

Не дай Бог оказаться человеку в яме. В яме одиночества и отчаяния, неизлечимой болезни, пьяного забытья. Или в прямом смысле: в яме-тайнике серийного психопата-убийцы.


Бумеранг

Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.


Мутное дело

Невыдуманные рассказы о девочках, девушках, женщинах. Одна история даже с криминальным налётом.


Бездна

И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.


Практикантка

«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».


Рекомендуем почитать
Артуш и Заур

Книга Алекпера Алиева «Артуш и Заур», рассказывающая историю любви между азербайджанцем и армянином и их разлуки из-за карабхского конфликта, была издана тиражом 500 экземпляров. За месяц было продано 150 книг.В интервью Русской службе Би-би-си автор романа отметил, что это рекордный тираж для Азербайджана. «Это смешно, но это хороший тираж для нечитающего Азербайджана. Такого в Азербайджане не было уже двадцать лет», — рассказал Алиев, добавив, что 150 проданных экземпляров — это тоже большой успех.Книга стала предметом бурного обсуждения в Азербайджане.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Земля

Действие романа «Земля» выдающейся корейской писательницы Пак Кён Ри разворачивается в конце 19 века. Главная героиня — Со Хи, дочь дворянина. Её судьба тесно переплетена с судьбой обитателей деревни Пхёнсари, затерянной среди гор. В жизни людей проявляется извечное человеческое — простые желания, любовь, ненависть, несбывшиеся мечты, зависть, боль, чистота помыслов, корысть, бессребреничество… А еще взору читателя предстанет картина своеобразной, самобытной национальной культуры народа, идущая с глубины веков.


Жить будем потом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Нетландия. Куда уходит детство

Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.