Женатые холостяки - [18]

— Да! Теперь все так ходят. Прикольным считается, современным!

— И ты вот в этом на дискотеку собралась?

— А как еще? Я не хуже других! Оглянись, ведь среди людей живешь, оденься я иначе, на меня все будут пальцами показывать и осмеивать. Ты того хочешь?

— Мне плевать на других! Я не хочу и не позволю, чтоб моя дочь была похожа на сучку. Как ты смеешь в таком виде показываться во дворе? Даже проститутки скромнее тебя выглядят Хоть им уже терять нечего. Ты хуже любой дешевки, малолетняя секс-бомба!

— Что? Я хуже путанки? Сам ты козел, старый отморозок, придурок с завалинки! Неумытое чмо! — подскочила к отцу, влепила громкую пощечину и, вылетев в прихожую пулей, сорвала с вешалки куртку, сунула ноги в туфли, хотела выскочить на лестничную площадку, но Степан поймал. Втолкнул в комнату, нахлестал по щекам, приговаривая:

— Это тебе на сдачи! Чтоб мое говно на меня руки распускало? Ты еще на ногах не стоишь, засранка, а уже меня поучаешь? На панель не терпится паскуднице? — бил по щекам, по спине, по заднице.

— Вы что? С ума сошли? С чего взвились, что случилось? — выскочила из кухни Наталья.

— Достал меня, козел! — взвыла Маринка от очередной оплеухи, ударилась плечом о дверной косяк и крикнула хрипло:

— Уйду из дома от этого придурка! Вовсе с головой не дружит старый идиот! — взвыла от крутой оплеухи, хотела выскочить в прихожую, но Степан кулаком вернул ее в комнату.

— Бешеная сучка! Я покажу тебе, что такое фунт лиха! А ну, живо переодевайся в халат и сиди дома, мартышка облезлая! — гремел Степан, швырял дочь из угла в угол.

Та вначале держалась на ногах, потом стала падать, но оговаривалась, пыталась отмахиваться, обзывала отца психом, подонком и дебилом.

Человек за всю свою жизнь так не злился. Родная дочь ударила по лицу. Обливала презреньем, обзывала грязно.

Наталья стояла, вжавшись в стену, бледная и дрожавшая. Таким разъяренным она не видела Степана никогда. Она боялась вмешаться, понимая, что может получить от обоих. Наталья не знала, с чего поднялся скандал и кто в нем виноват

— Люди! Вы же родные! Угомонитесь, успокойтесь. С чего взвились? Какой позор на весь дом, чего не поделили, кого не хватает? Остановитесь! Постыдитесь соседей, ведь не в лесу живем. Как людям в глаза смотреть завтра будете? — причитала баба. Но ее не слышали.

Маринка, изловчившись, вырвала из рук отца ремень и ударила им Степана по голове изо всей силы. Тот упал на пол будто подкошенный, мигом затих, перегородил собою выход в прихожую.

— Убила отца! Что ж ты наделала стерва! — запричитала Наташка, бросившись к мужу. Тот лежал без движения, молча, закрыв глаза.

— Когда он меня убивал на твоих глазах, что ж молчала? Его жаль, а я хоть сдохни? Ну и оставайся с ним, мне с вами делать нечего! Чужие оба! — переступила через отца и выпорхнула в дверь.

— Маринка! Ты куда? — повисло в пустоте прихожей. Лишь загудевший лифт подтвердил, дочь ушла.

— Степушка, родной мой, как же так случилось, единственная дочь от нас сбежала, не оглянувшись, покинула. Неужели нельзя было миром договориться? — услышала звонок в дверь. И тут же вошли соседи. Увидели Степу на полу, молча перенесли его на диван:

— Что случилось? С чего базар подняли? — спросил Алеха Свиридов, оглядевшись вокруг.

— Маринку жучил. Видно достала. Она вырвалась и убежала, не знаю, куда и к кому.

— А почему он на полу оказался? Чем Степана оглушили? — вызвал Александра Петровича, сказав ему, что Смирнов либо умер, или без сознания.

Травматолог мигом поднялся в квартиру. Вызвал неотложку, спросил Наталью, что произошло. Та поняла, что скрывать случившееся нельзя, хотя очень боялась, что милиция по всему городу начнет разыскивать Маринку, ей наденут наручники и увезут в милицию, а потом в тюрьму, быть может надолго.

— Степа, как же так? Ну, открой глаза! — просит баба, обливаясь слезами.

— Так хорошо и тихо жили! Очнись, родной!

Степана привели в чувство лишь на следующее утро. Врачи установили сотрясение мозга и осуждали дочь:

— Такую из дома надо гнать. Мало, так ударила, что чуть жизни ни лишила, еще и смылась, сволочь. А если б умер человек?

— Нашли бы шалаву, куда денется? Жрать захочет, сама вернется. Чужие люди держать не станут. Если какой-нибудь мужик снимет. С неделю подержит, потом пинком выкинет. Хорошо, если пузо не успеет набить. А вдруг заряженная вернется, что тогда? — обсуждали врачи вслух сложившуюся ситуацию.

Наталья, едва успокоившись за Степана, теперь не находила себе места из-за Маринки. Она звонила домой, но никто не поднимал трубку, а значит, дочь не вернулась.

— Знаете, Наталья, вам самим нужно как-то определиться в отношении дочери. Ведь какою жестокой нужно быть, чтобы до сих пор не поинтересоваться, жив ли он? А ведь ей всего пятнадцать лет, что ждать дальше, ведь лучше она не будет. А и вы постареете…

— Что предлагаете? — глянула на врача.

— Не ищите, не умоляйте вернуться. Такая еще заставит просить прощения. Одержав верх однажды, возьмет в шоры, и будет издеваться над обоими до самой смерти. Радости от нее уже не получите. Дождитесь, чтоб сама вернулась. Не заставляйте милицию найти ее и вернуть домой насильно. Она вскоре снова сбежит. Поверьте, она не единственная такая. Может, ей нужен был повод, и она им воспользовалась.