Жена в награду - [48]

Топор со свистом прорезал воздух и опустился с утробным треском.

Роберт всерьез подумывал о том, чтобы зарезать следующего посланца Роджера, любого, кто посмеет появиться в его дверях, и удержался на последней ниточке здравомыслия. Может, инстинкт и требовал защитить любимую, но умом Роберт понимал, что не посланники его настоящие враги.

К сожалению, Роджер не дурак. Он благополучно устроился – вне досягаемости, спрятавшись за короля. Этот мелкий грызун знает, что там он может безнаказанно продолжать свою мелкую игру, не опасаясь Роберта. Если Роберт его тронет, на него обрушится вся сила монаршего гнева.

Приходилось ждать и смотреть на «игру», ждать до тех пор, пока его жертва не осмелится выйти на открытое место. Тогда наступит отмщение. Оно будет окончательным и, надо надеяться, случится до того, как Имоджин полностью сломается. А после этого Роберт сотрет с лица земли следы этого человека.

Все, что грозит Имоджин, будет истреблено, маленькая гадкая игра придет к концу.

Он вдруг понял, что тоже назвал игрой ненависть, которую испытывают друг к другу брат и сестра. Но это не игра, это война, в игре не бывает заложников и жертв. В этой смертельной войне Имоджин проигрывает, а он ничего не может с этим поделать, у него связаны руки. И будут связаны до тех пор, пока Имоджин не доверится ему и не расскажет, что, черт возьми, происходит.

Роберт со всей силы ударил топором по полену.

– Ты, конечно, понимаешь, что у тебя есть целая армия тех, кто должен обеспечивать тебя дровами? – довольно весело спросил Гарет.

Роберт поднял голову и с прищуром посмотрел на Гарета. Тот стоял, небрежно прислонясь к стене.

– Чего тебе надо? – выплюнул Роберт.

– Тсс! Счастливые вожаки так не говорят, – пробурчал Гарет, отлепился от стены и вразвалку подошел поближе. – Позволь спросить, чью голову ты себе воображаешь, когда крушишь ни в чем не повинные поленья?

Роберт грозно усмехнулся.

– Головы посланцев. Каждый – ублюдок, одетый в ливрею. – Он снова обрушил топор, представляя себе, как тот врезается в плоть и кости.

Гарет вскинул брови.

– Ладно, только ты не говори этого тому долговязому типу, который околачивается сейчас возле главного камина. Бедняга имеет непопулярную ориентацию и может снести яйцо, если увидит, как ты, э-э, крушишь дерево.

Роберт оперся о рукоять топора и застонал.

– Господи, у этого человека когда-нибудь кончится пергамент или нет? Четвертый за пять дней! – Роберт опять откинул волосы со лба и почувствовал укол в сердце, поняв, что скоро потеряет еще одну частичку Имоджин. – Ты уже послал за Имоджин? – тихо спросил он.

– Нет, – развязно сказал Гарет и поскреб пальцем шершавую щеку. – Это неразумно, если посланец прибыл не к ней.

– Не к ней? – тупо переспросил Роберт.

– Нет.

Роберт подождал, потом раздраженно проскрипел:

– К кому же, черт тебя дери?

– Ну, для разнообразия посланник явился не к нашей маленькой госпоже, а к хозяину имения.

– Почему же ты сразу не сказал? – беззлобно спросил Роберт, почувствовав облегчение. Кажется, он получил отсрочку. Он воткнул топор и схватил тунику, лежавшую на куче бревен.

– Откуда он приехал?

Глядя на дьявольскую усмешку Гарета, Роберт чуть не застонал, по опыту зная, что это означает плохую новость. Чувство юмора у Гарета обостряется, когда можно повеселиться за чужой счет.

– Судя по ливрее и духу помпезности нашего гостя, я с уверенностью могу сказать, что он от самого короля.

Роберт замер.

– Ты шутишь!

Гарет покачал головой, улыбаясь еще шире.

– Какого черта ему надо?

Гарет наклонился поближе и прошептал:

– Я подумал, что ты меня спросишь, и спросил его сам, а он сказал, что наш возлюбленный монарх соскучился по своему рыцарю и решил призвать тебя ко двору.

Роберт стоял, разинув рот; он надеялся, что Гарет просто скверно пошутил, но понял, что это не так.

– Вот дерьмо! – сжато высказался он.

– И когда ты уезжаешь? – вежливо спросила Имоджин.

– Завтра ранним утром. – Роберт говорил чопорно, но упивался ее красотой, даже когда произносил ничего не значащие любезности. – Придется ехать быстро, если мы хотим вернуться к посевной. Я намерен потратить как можно меньше времени на эту глупую поездку.

Она вежливо улыбнулась и кивнула, но выражение лица не изменилось. Она как будто уже отпустила его из своей жизни.

Он сжал кулаки. Она стояла очень близко от него, но с таким же успехом могла быть за сотни миль отсюда. Он не мог до нее дотронуться, какие мог дотронуться до луны. Имоджин стояла возле окна, сцепив руки и напряженно выпрямившись, а он смотрел, как весенний ветерок развевает ее волосы, как она с безмятежным, истинно королевским видом слушает новость о его отъезде, но сердцем чувствовал, что это неправда.

Сердце слышало, как ее душа кричит от боли. Ему достаточно было взглянуть на нее, и становилось понятие, что, несмотря на всю кажущуюся силу и решимость, Имоджин придавлена громадной тяжестью. Он холодел при мысли о том, как легко ее раздавить. За всю свою жизнь ничего он так не боялся, как этого зрелища – Имоджин живая, но мертвая.

Больно было даже смотреть на нее, больно было видеть ее пассивность перед лицом смерти, так больно, что он злился. Хотелось ударить ее, встряхнуть, поцеловать, сделать что угодно, лишь бы вернуть ее к жизни, вернуть к себе.