Жена солдата - [26]

Задумываюсь, что надо бы выкорчевать все свои розы и посадить на их месте пастернак. Легкая грусть тянет меня за рукав.

Говорим о наших детях. Я рассказываю ей о работе Бланш у миссис Себир и про персики.

— Это и вправду хорошее место, учитывая время, что нас ждет, — говорит она.

— Как Джонни? Я знаю, ты переживаешь за него.

— О, ну. Знаешь… — Она улыбается, но в глазах нет ни тени улыбки.

— Гвен, рассказывай.

Она невесело смеется.

— Ты всегда знаешь, о чем я думаю, Вив.

Ее голос подернут нитью беспокойства. Меня охватывает тревога. Жду.

— Дело в том, что… он проводит катастрофически много времени с Пирсом Фалья, — говорит она.

Чувствую прилив облегчения от того, что ничего серьезного не случилось. Пирс Фалья немного странный и несуразный парень. Помню его еще с церкви, когда он был чуть младше и приходил на утреннюю службу с родителями.

Вспоминаю его лицо, в котором есть что-то общее с остротой пустельги. Его глаза, что смотрят прямо на тебя. Его скрюченное тело, и то, как он подволакивает правую ногу. Когда Пирс был маленьким, он попал под садовую косилку. Говорят, ему повезло, что выжил. Я не понимаю, почему его дружба с Джонни так тревожит Гвен.

— Он забавный парень, этот Пирс. Если честно, мне он не очень нравится, — говорит она.

— Я не настолько хорошо его знаю, — отвечаю я.

— Он слишком ожесточенный. И выглядит старше своих лет.

— Мне кажется, у него была не очень легкая жизнь.

— Конечно, тебе его жаль. А я знаю, он злится от того, что его не взяли в армию. Я хочу сказать, он пытался, но они даже не рассматривали его всерьез. Он уже достаточно взрослый, он немного старше Джонни. Но я думаю, им было достаточно бросить на него один единственный взгляд. Джонни сказал, что он в смятении.

— Да. Бедный парнишка. Должно быть, так и есть…

Некоторое время мы просто сидим молча. Со зловещим звуком, словно шкворчит на плите сковорода, в окно бьется муха.

Гвен шевелится.

— Знаешь, что я думаю, Вив, — говорит она. — Эта оккупация очень тяжела для мужчин. Особенно для молодых, таких как Джонни и Пирс, которым очень хочется ринуться в бой. Я имею в виду, что нам, женщинам, немного проще, да? Мы стираем, готовим и все такое, мы все еще знаем, что нам следует делать. Но это вторжение действует на мужчин просто ужасно. То, что они дозволили этому случиться. И не имеют возможности что-то сделать.

— Да, это очень трудно.

Но я-то живу в доме, где есть одни только женщины. Я не вижу ничего подобного.

— Вот поэтому я так переживаю за Джонни, — говорит она. — Эти молодые ребята очень хотят драться, вместо того, чтобы торчать здесь. А это повод для беспокойства.

То, что она говорит, немного тревожит меня.

— Но они, конечно же, ничего не сделают, — говорю я. — Да и как они смогут? Ведь остров такой маленький, здесь невозможно спрятаться. — Я думаю о немецком духовом оркестре, марширующем в Сент-Питер-Порте, о свастике и вездесущих немцах. — Я хочу сказать, их же здесь так много и они повсюду…

— Конечно, ты права. Я, наверное, совсем глупая. Они же тоже это поймут, да, Вив?

— Уверена, что поймут, — отвечаю я.

Однако, когда я еду домой на своем велосипеде, у меня появляется неприятное ощущение — мимолетное предчувствие, словно где-то на задворках моего сознания трепещет крылышками темная мысль.

Глава 16

Бланш накрыла чайный стол. Все просто безупречно. Она положила лучшие льняные салфетки, продетые в серебряные кольца, подаренные ей с Милли на крестины. В хрустальной вазе стоят розы из нашего сада.

— К чему все это? — спрашиваю ее я. — Я имею в виду, все очень мило, но бывает у нас так редко…

— Мама, тебе не нравится?

— Нравится, очень прелестно, — отвечаю я. — Спасибо.

У нее на губах играет нетерпеливая, полная надежды улыбка.

— Вообще-то, повод есть, — говорит она мне. Ее голос немного заискивающий, сладкий как мед. — Я хотела спросить, могу ли уйти сегодня вечером.

— Уйти? Конечно, ты не можешь уйти. Не после того, как наступит комендантский час. Нет, Бланш. О чем ты вообще думала?

— Дело в том… — Она замолкает. — В Ле Брю сегодня будут танцы, — продолжает она. Слышу в ее голосе неуверенность. — Нас с Селестой пригласили.

Думаю о Ле Брю — большом белом доме Губертов, стоящем рядом с церковью. У него шикарный двойной фасад, широкие ровные газоны и шептуны-тополя. Недавно, проезжая мимо, я видела расположившихся на его территории немцев.

— А кто именно организует танцы? — спрашиваю я. — Мне казалось, что мистер и миссис Губерт уплыли с острова. Я думала, что Ле Брю реквизирован.

Бланш задерживает дыхание, словно готовится глубоко нырнуть.

— Дело в том, мама, что это… Кое-кто пригласил нас. Он сказал, что вечер будет приятным. Будут танцы. Ты же знаешь, как я люблю танцевать. Что такого может случиться? — говорит она.

— Кое-кто — это кто именно, Бланш?

Вижу, как она сглатывает. На щеках проступают розовые пятна.

— Его зовут Томас Крейцер.

— Крейцер?

— Ему нравится Селеста, — быстро продолжает она. — Он пришел в магазин, где она работает. Хотел починить часы.

Я смотрю на нее и не могу поверить в то, что слышу.

— Так значит, немцы устраивают танцы?

— Селеста говорит, что Томас всегда очень вежлив. Правда, мама. Он против войны. Он думает, что Великобритания и Германия должны быть союзниками, ведь мы так похожи. Он говорит, что мы не такие, как другие нации.