Жена смотрителя зоопарка - [34]

«Мать Яна любили все, – писала Антонина в своих мемуарах. – Она была добрая и деликатная, очень умная, быстрота мысли сочеталась у нее с великолепной памятью, она была очень вежливая и чувствительная. Она громко, от души, смеялась и обладала отличным чувством юмора». Однако Антонина переживала за нее: «Она была как деликатный тепличный цветок, и наш долг – оберегать ее от любого страха и боли, которые могут задеть ее душу или послужить причиной депрессии».

Тонкими материями такого рода Ян обычно предоставлял заниматься Антонине, которая умела ладить с «трудными животными» и для которой возможность развлечь, убедить в чем-то и в конечном итоге спасти всегда было делом интуиции. Ян предпочитал роль генерала, шпиона, тактика, в особенности если предполагалось одурачить или унизить врага.

В отличие от других оккупированных стран, где за укрывательство евреев полагалась тюрьма, в Польше за спасение еврея карали смертью на месте – и спасителя, и семью спасителя, и его соседей, и это кровавое безумие именовалось «коллективной ответственностью». Но, несмотря на это, многие врачи в госпиталях переодевали взрослых евреев медсестрами и медбратьями, давали маленьким детям снотворное, чтобы те молчали, пока их контрабандой переправляют в безопасное место в рюкзаках, укладывали людей на подводы с покойниками, вывозя под прикрытием мертвых тел. Многие поляки-христиане прятали своих еврейских друзей на протяжении всей войны, хотя ради этого приходилось урезать рацион и проявлять неусыпную бдительность и изворотливость. Лишняя пища, принесенная в дом, незнакомые силуэты или шепот, послышавшийся из погреба или чулана, – и заглянувший в гости сосед тут же мог донести в полицию. Беглецы зачастую проводили годы в темноте, почти не двигаясь, и, когда в конце концов выходили, расправляя конечности, ослабевшие мышцы не слушались, таких людей приходилось водить, словно куклу чревовещателя.

Зоопарк не всегда был первой остановкой для «гостей», в особенности для тех, кто сбежал из гетто и, скорее всего, проводил пару ночей в центре города у Эвы Бжуской, низенькой, приземистой женщины с красным лицом, которой было уже за шестьдесят и которую все называли «Бабча» (Бабушка). Она держала на Сендзёвской улице крохотную бакалейную лавку (шестнадцать на три фута), которая выходила прямо на тротуар, где у Эвы стояли бочонки с кислой капустой и соленьями и корзины с помидорами и зеленью. Соседи сходились сюда, чтобы купить еды и пообщаться, несмотря на то что на другой стороне улицы располагалась авторемонтная мастерская для немецких машин. Каждый день группку еврейских мужчин из гетто приводили под конвоем ремонтировать машины, и Бабушка тайком брала у них письма или стояла на страже, пока они разговаривали с родными. Высокие мешки с картошкой, расставленные вокруг, помогали прятаться юным контрабандистам из гетто. В 1942 году у Бабушки находилось одно из отделений подполья, она хранила у себя бланки удостоверений личности, запас свидетельств о рождении, деньги и хлебные карточки, пряча их под бочками с солеными огурцами и квашеной капустой, держа антиправительственные газеты на складе и часто пуская на ночь беглых евреев; некоторые из них попадали потом в зоопарк.

Антонина подчас не знала, когда ждать «гостей», откуда они придут; Ян поддерживал тесные связи с подпольем, соблюдая такую конспирацию, что в итоге никто из скрывавшихся на вилле не догадывался об истинном размахе его деятельности. Например, никому не было известно, что лежит в коробках из-под «Нестле» и «Овалтина», которые время от времени появлялись на кухонной полке над батареей отопления.

Антонина пишет, что Ян иногда говорил совершенно будничным тоном: «У меня в этой коробке мелкие пружинки для лабораторного оборудования. Пожалуйста, не трогай и никуда не убирай. Они могут понадобиться мне в любую минуту».

И никто не удивлялся. Ян постоянно собирал мелкие металлические детали – винтики, шайбы, какие-то непонятные штуковины, – правда, обычно он хранил их у себя в мастерской. Все, кто его знал, считали его хобби весьма странным – возиться с металлическим мусором. И даже Антонина не догадывалась, что он складирует взрыватели для самодельных бомб.

Когда из Института зоологии приехал молодой исследователь и привез бочку удобрений, Ян припрятал ее в зверином госпитале рядом с виллой и время от времени предупреждал мимоходом, что такой-то и такой-то, наверное, зайдут, чтобы взять удобрений для своего сада. Только после войны Антонина узнала, что в бочке на самом деле была C13F, водорастворимая взрывчатка, и что Ян возглавлял ячейку подполья, которая занималась исключительно немецкими поездами: диверсанты набивали взрывчаткой вагонные буксы, и, когда поезд приходил в движение, порошок воспламенялся. (За один месяц в 1943 году они пустили под откос семнадцать поездов и вывели из строя сотню локомотивов.) Антонина не знала и того, что во время войны Ян заражал некоторых свиней глистами, забивал их, делал из зараженного мяса биточки, которые затем с помощью одного восемнадцатилетнего парня, работавшего в армейской столовой, попадали в солдатские бутерброды.