Жена Пилата, или Тайна прокуратора - [133]

— Да, — сказала я, встретив его взгляд. — Я всегда буду рядом. 

Эпилог

После суда все, казалось, шло вкось и вкривь. Император не одобрял никакие действия Пилата. В конце концов нас отозвали в Рим. Новых назначений больше не предвиделось. Мне не требовалась прозорливость, чтобы понять: настало время начать новую жизнь в каком-нибудь другом месте.

Когда в чудесном сне я перенеслась в дом, где провела детство, я восприняла это как знак от Исиды. Почему бы не вернуться в Монокос? Окончательно отчаявшийся, Пилат проявлял безразличие к тому, куда ехать.

Прибыв в этот город, мы поразились, насколько изменился некогда небольшой гарнизонный поселок, где я выросла. Здесь стало многолюдно, узкие улицы, поднимавшиеся в горы, запружены колесницами. Что можно было ожидать по прошествии стольких лет? Но все же Монокос не потерял своей прелести. Освежающее дуновение ветра с моря, запах водорослей, шум прибоя в ночной тишине. Сладкие воспоминания, пробуждающие души моего любимого отца, матери, красавицы сестры со смеющимися глазами, царственной Агриппины — их беспокойные тени где-то рядом.

Чего я никак не ожидала, это увидеть здесь Мириам. До меня дошли слухи, что ее до смерти закидали камнями в Иерусалиме. В течение многих лет я молилась Исиде за упокой её души, как и душ многих других людей, коих я потеряла. Какая радость узнать, что моя старая подруга жива и здорова!

Конечно, она изменилась — ее великолепные волосы посеребрила седина. Многие идут к ней и называют ее Магдалиной. Она встречается с ними в обветшалом храме какой-то забытой богини и рассказывает об Иисусе. Даже Пилат иногда ходит на эти встречи. Как ни странно, он находит там утешение. И, что еще более странно, прихожане его приняли и простили.

Встреча с Мириам в Галлии наполнила радостью последние годы жизни там. Несмотря на постигшее ее горе, Мириам не утратила обаяния. Она часто рассказывает разные истории, в основном о воскресении Иисуса. По ее словам, она во второй раз вернулась к открытой гробнице Иисуса, на сей раз одна. Странный человек ожидал ее там — то ли садовник, то ли ангел. Мириам не может точно сказать. Она предполагает, что это был сам Иисус. Только он не бросился к ней и не обнял ее, а сказал, чтобы она не приближалась к нему. Мне трудно поверить в это, а еще труднее понять. Но все же: «Что есть истина?», как любил вопрошать Пилат. Мириам уверена, что Иисус жив, что он ждет ее в Царстве небесном. Где оно, я не знаю. И Мириам, хотя она уверена в существовании его, смутно представляет его местонахождение.

Странно представить себе, что Пилат, Мириам и я оказались связанными вместе и доживаем свои годы в изгнании в этом далеком уголке земли. Пилат сдал в последнее время, наше состояние иссякает. Мы никогда не вернемся в Рим. И зачем это нужно? Политические неурядицы еще больше усугубились, хотя Ливия и Тиберий умерли. Мой давнишний враг, Калигула, некоторое время правил как кесарь, то есть мое предвидение оправдалось. Впрочем, и Калигулы уже нет в живых. Сейчас его место занял Нерон, еще больший тиран, если таковым можно быть.

Нерон начал подвергать гонениям последователей Иисуса — христиан, как они себя называют. Я едва ли понимаю смысл этого культа. Отец, приносящий в жертву своего сына. Царь, умирающий смертью преступника. Последователи Петра. Последователи Павла. Между ними возникают шумные стычки. Они спорят по поводу невразумительных догм. Единственно, в чем они согласны, — это в том, что скоро наступит конец света. И тогда вернется Иисус, чтобы вознаградить верующих и покарать неверующих вечным проклятием. Последнее утверждение никак не вяжется с образом Иисуса, какой я сохранила в своей памяти. Тем не менее в ожидании Царства небесного последователи Иисуса раздают все, что у них есть. Упорный труд, стремление к лучшей доле, свойственные римскому духу, не имеют для них существенного значения. Этот мир для них лишен ценностей. В нем нет места для Pax Romana.

Легко понять, как Нерону удалось сделать из них козлов отпущения. Но его жестокости... Христиан подвергают распятию, их живьем сжигают на кострах, их бросают на растерзание львам. Я боюсь за Рахиль, принявшую христианство и живущую в Риме в семье Марцеллы. Но меня удивляет, почему она и многие ей подобные, чтобы избежать ужасной смерти, не могут заверить Нерона в своей преданности и тайно предаваться своей вере. Все-таки у меня есть предчувствие, что мир не забудет упрямой смелости христиан. В моем представлении они олицетворяют собой истинный союз Яхве и Исиды — мужества и убеждения, а также милосердия и любви к ближнему. И я молюсь, чтобы этот священный союз не был предан забвению в будущем.

Мне доставляет великую радость пребывание здесь, в Монокосе, моей старшей внучки, красивой молодой женщины, очень похожей на мою мать, чье имя она носит. Нас с Селеной связывают особые узы: мне кажется, у нее тоже есть дар предвидения. Наследие, которое я опасалась обнаружить в Марцелле, перешло к ее дочери. Я молюсь, чтобы оно сослужило ей лучшую службу, чем мне.

Селена проявляет ко мне особую доброту нынешним летом. Я часто чувствую на себе ее взгляд и вижу беспокойство в ее красивых глазах. Кто знает, возможно, она видит мою смерть. Чему быть — того не миновать. Я прожила долгую жизнь, многое повидала и многое сделала. В последние годы я была Пилату хорошей женой. Мне не о чем сожалеть, и, если мои дни сочтены, я приближаюсь к тому, кто ждал меня так долго.