Жена Майкла - [2]

— Отсюда! — она ткнула пальцем назад на колею, проползавшую под колючей проволокой, и дальше за стальные столбы ограды.

— Но дорога ведет только к развалившемуся ранчо, больше на ней ничего нет. Неблизкая прогулочка в такую рань!

— О… я… я… заблудилась, — в машине было тепло, но от холода и страха ее бил озноб. Или это просто реакция?

— А твоя машина? Там? — поинтересовался он добродушно, но лицо его дышало любопытством.

— Н-нет. Я пешком.

Лукавые морщинки в уголках его глаз углубились, он разулыбался еще шире, но ухитрился при том не выронить изо рта сигареты.

— Что, в босоножках?

— Да. Можно мы уже поедем, мистер…

— МакБрайд. Харли МакБрайд.

Пикап рывком тронулся, в кабинке запахло бензином и пылью. Повисло выжидательное молчание, пока она пыталась кое-как пригладить пальцами волосы и рассматривала прореху у себя на брюках.

— Как зовут-то тебя, собираешься сказать?

Понемножку приятная отупелость заглушала боль в голове и настойчивое чувство голода в желудке. Тепло, размеренный бег пикапа убаюкивал и смятенное сознание. Он наверняка не опасен. Но все-таки она не ответила.

Харли МакБрайд в выцветших джинсах и куртке, в майке такой растянутой, что виднелись завитки песочных волос на груди, слегка сутулился над рулем.

Она все гадала, довериться ему или нет, когда пикап тормознул; от неожиданности ей пришлось схватиться за приборную доску: она едва не вылетела. И также внезапно ее снова охватил страх.

Харли обернулся к ней, и сутулость, и улыбка пропали.

— Ты — хиппи? — он наконец-то вынул сигарету и выпустил дым. — Потому что — если да, юная леди, ты можешь тут же и убираться.

Ее глаза проследили за его взглядом: грязная блузка-безрукавка, дико оранжевые брюки, босоножки.

— Нет, я не хиппи, — неуверенно проговорила она, раздумывая про себя, врет она или нет.

Он вгляделся ей в лицо, швырнул в окошко сигарету и снова тронул пикап. Улыбка его вернулась.

— Слыхал, раскинулись лагерем где-то тут. Явились на солнышке пожариться. Пишут вон в газетах — бучу собираются поднять на воздушной базе, — он похлопал по газете, лежавшей на сиденье между ними.

«ХИППИ ПЛАНИРУЮТ ДЕМОНСТРАЦИЮ НА ВОЗДУШНЫХ БАЗАХ ФЕНИКСА. ХИППИ РЕЗВЯТСЯ НА СОЛНЦЕ — фото на стр. 12».

Она раскрыла двенадцатую страницу, больше чтобы избежать расспросов, а не из-за того, что ее так уж интересовали хиппи. Высокая худая-прехудая девушка собирает в пустыне цветы, лицо почти скрыто спутанными волосами. На другом снимке — бородатый жилистый парень в очках в проволочной оправе сидит на спальном мешке. Вся страница отдана длинноволосым ребятам — едят, стоят, сидят. Ни малейшего признака буйства она не видела.

Ни на Харли, ни на чужой мир за окнами смотреть ей не хотелось, и она спряталась за газету, желая, чтобы поездка длилась вечно.

— Ты вернулась преследовать меня, Газельи Глазки?

Странность вопроса выудила ее из-под прикрытия газетного листа: он ухмылялся на прореху в ее брюках.

— Ты что, видел меня раньше? — страх мешался с надеждой, пока она пыталась определить, как отнестись к этой новости.

— Охотился я как-то на севере, в горах. Остановился у ручья напиться, а когда поднял глаза — смотрю, стоит совсем рядом лань, тихонько так, я ее раньше даже не заметил.

Внутри у нее напряглось, застыло: ей представилась лань, стоявшая в лучах солнца — высоко поднята голова, наблюдает за охотником, нос и уши подрагивают: она чует опасность.

— И ты застрелил ее?

— Пальнул прямо промеж ее карих красивых пустых глаз! — светлые завитки волос вылезли из-под обшлагов его куртки, легли на тыльную сторону ладоней, на сильные тупые пальцы.

— Но, знаешь, — Харли свернул на боковую дорогу, за окном побежали культивированные поля, деревья у домов, — с тех пор лань преследует меня. А глаза у нее точь-в-точь, как твои, — он многозначительно усмехнулся. — Никогда не доверяй охотнику, Газельи Глазки!

И она решила оставить свои проблемы при себе. Все равно с минуты на минуту все прояснится.

Главная улица, тихая в этот ранний час; тротуары возвышаются, по крайней мере, на фут над мостовой, над витринами магазинов выступают карнизы, образуя аркаду: прикрытие от летнего солнца.

— Куда тебя подбросить-то? — Харли махнул старику в ковбойских сапогах, тот подпирал витрину, ковыряясь в зубах.

Городок был небольшой, и до конца Главной улицы они домчались слишком быстро, оказавшись на мощеной площадке перед крошечным парком, там пальмы затеняли столики, а внизу разбрызгиватели щедро орошали заботливо подстриженную живую изгородь. Пусть весь Флоренс и не был оазисом в пустыне в полном смысле слова, но этот прекрасный парк — несомненно, оазис. И все-таки она колебалась.

— Слушайте, леди, но вы же куда-то едете?

Дверцу она открыла, но никак не могла набраться мужества вылезти, слезы ей пришлось смахивать тыльной стороной ладони: носового платка у нее тоже не нашлось.

— Что-то мне подсказывает — тут-то и самая пора удирать навстречу закату, но… — вздохнув, Харли потянулся через нее и прихлопнул, дверцу. — Никого во Флоренсе не знаешь, так что ли?

— Только тебя.

— У-гу. И ехала не сюда?

— Я… никуда не ехала.

— Э-хм! — Он потер подбородок, исподтишка изучая ее. — У меня тут дельце одно, а потом еду в Феникс. И там, поди, никого не знаешь?