Жемчужина востока - [50]

Встав спиной к столбу, она принялась за работу, но это движение чрезвычайно утомляло ее, тем более, что силы ее были уже истощены, а затекшие, вспухшие руки страшно болели, и от прикосновения к железу кожа на них лопалась, причиняя новые мучения. Девушка плакала от боли, но все-таки продолжала тереть веревку. Настала ночь, а работа ее все еще не была окончена, и теперь у нее почти уже не было сил.

Под прикрытием тумана римляне приблизились к воротам, движимые чувством любопытства, и стали окликать ее, расспрашивая, за какое преступление она тут привязана. Она ответила им по-латыни, что ее осудили за то, что она спасла одного римлянина от смерти. Но прежде чем римляне успели спросить ее еще о чем-нибудь, целый град стрел и копий принудил их отступить от ворот. Однако, ей показалось, что один из них добежал до своего начальника и доложил ему, а тот отдал ему какое-то приказание.

Между тем евреи готовились к бою. В числе четырех тысяч человек столпились они во дворе Израиля. Вдруг ворота распахнулись, в том числе и ворота Никанора, и при звуках труб, словно поток, прорвавший свою плотину, устремились евреи во двор Женщин, смяв римских часовых, форпосты и сторожевую цепь римлян Но легионеры были уже наготове и, сомкнув стальные ряды своих щитов в сплошную стену, отразили евреев, как непоколебимая скала отражает стремительный поток. Однако евреи не хотели отступать и бились отчаянно до тех пор, пока сам Тит не двинулся на них со своим отрядом всадников и не погнал их, как стадо овец, за пределы двора Женщин. Всех раненых и отсталых римляне тут же прикончили, но во двор Израиля не пытались ворваться.

Только некоторые военачальники подъехали к самым воротам и крикнули, что Тит желает пощадить их храм и дарует им жизнь, если они сдадутся. На это им отвечали насмешками, издевательствами и оскорблениями. Однако, несмотря на такой ответ осажденных, Тит желал спасти храм и по его приказанию несколько тысяч римлян были отправлены тушить пожар оград и жилых строений храма. Между тем защитники последнего уже не нападали и на новые вылазки не отваживались, а, укрываясь там, где они были в сравнительной безопасности от стрел и камней, которые метали во двор катапульты и баллисты римлян, одни лежали в унылом безмолвии под прикрытием стен, другие женщины же и дети выли от голода и ужаса нестерпимых мучений проклиная свою судьбу и посыпая головы пеплом или землею.

Мириам видела все это, и душа ее содрогалась от ужаса. Она знала, что Халев еще жив, потому что видела, как после безумной атаки он одним из последних вернулся во двор Израиля весь в пыли и в крови, и после того она в течение многих долгих месяцев не видала его.

Так и этот последний день долгой осады пришел к концу. Под вечер туман рассеялся, и яркие лучи солнца в последний раз заискрились на золоченой кровле и шпицах великолепного храма Иерусалимского. Никогда, казалось, не был он так величественен и великолепен, как в этот последний вечер, окруженный почерневшими развалинами разрушенного города. Все стихло, даже стоны и вопли голодных евреев. В римском лагере тоже было спокойно, солдаты варили ужин, даже грозные стенобойные машины и баллисты прекратили свою истребительную работу. Но стаи орлов стали слетаться со всех сторон, садясь на стены храма, и вспомнились Мириам слова: «Где будет труп, туда соберутся и орлы», и страх охватил ее измученную душу, томительно захотелось ей вырваться на свободу и бежать отсюда, бежать, куда глаза глядят. Снова принялась она за свою мучительную работу, силясь перетереть веревку, которой были связаны ее руки, и вдруг почувствовала, что руки ее свободны. Чувство невыразимой радости охватило все ее существо, хотя затекшие руки причиняли ей страшную боль, а когда она попробовала поднять их, то чуть не лишилась чувств. Немного погодя, она с неимоверным усилием все-таки подняла их, и кровь стала постепенно приливать к окоченевшим, посиневшим пальцам. Тогда она протянула обе руки к фляге и, развязав зубами тряпку, удерживавшую пробку, с жадностью припала пересохшими губами к живительному напитку. Дитя пустыни, она знала, что пить вволю, когда человек истомился жаждой, грозит смертельною опасностью, и потому медленными, маленькими глоточками отпила половину фляжки воды, смешанной с вином.

Однако, девушка была еще настолько слаба и изнурена, что даже эта смесь подействовала на нее опьяняющим образом: у нее зашумело в ушах и в голове и, не будучи в состоянии удержаться на ногах, она впала в бесчувственное состояние.

Когда она очнулась, то почувствовала себя несколько бодрее и, хотя голова была тяжела, но она вполне могла рассуждать и соображать. Теперь ею овладело непреодолимое желание освободиться от цепи, и она стала прилагать все свои усилия, но цепь была крепка, и вскоре она убедилась, что об этом и думать нечего. Обессиленная, обескураженная, она упала на колени и, закрыв лицо руками, заплакала как ребенок.

Вдруг глухой шум и легкое сотрясение привлекли ее внимание, она встала и взглянула вниз. Евреи столпились у ворот, которые теперь тихо распахнулись, и среди ночной тишины, словно стая черных воронов, устремились во двор Женщин на последнюю отчаянную схватку. Они хотели перебить тех солдат, которые по приказанию Тита, все еще силились потушить пожар, и затем врасплох обрушиться на спящий лагерь. Но это не удалось им, из-за ограды, воздвигнутой Титом перед светим лагерем, хлынули тысячи римлян, разя и уничтожая все перед собой. Вдруг паника охватила несчастных сынов Израиля, с воплем отчаяния они бросились бежать врассыпную, закрывая лицо руками, затыкая уши, чтобы не видеть и не слышать, словно не римляне, а какие-то всесильные духи-истребители преследовали их.