Жемчужина - [70]

Специальная блокировка не позволяет амортизаторам развивать усилие больше определенного, чтобы не превысить «запас прочности» во время прилунения и не расшибить пассажиров в лепешку. Это дополнительная мера безопасности. И механический кузнечик, улетев выше, чем позволено, при посадке оттолкнется не в полную силу, а чуть притормозив.

Но народ хитер. Блокировку отключают.

Получается, чем дольше распрыгиваешься, тем выше поднимаешься, и ограничивает тебя только прочность амортизаторов и перегрузка. Обычно первыми ломаются люди. Но тут зависит от выносливости, тренированности, качества противоперегрузочного кресла и настройки хоппера. Вот они и придумали игру «для настоящих крутышек» — на выносливость. Хотя, формально, суть ее в том, кто выше распрыгается, понятно, что это соревнование на «кто лучше держит удар о Луну», то есть у кого крепче задница.

Глупость, в общем-то, и незаконно. Их стараются отлавливать и разъяснять всю опасность увлечения. У большинства со временем проходит. Но не у всех. И несколько летальных случаев в год на Луне традиционно приходятся на «чеканщиков».

«Рикошет» примерно с тем же смыслом, но там гоняют по горизонтали. Хотя есть и варианты с предварительным распрыгиванием. Выбирают замкнутую область, например, кратер, и устраивают кольцевые гонки. Или скачки по пересеченной местности. С каждым кругом скорость или высота прыжков возрастает. Есть, кстати, легальные аналоги, с невыключенной блокировкой и другими ограничениями.

Эта игра мне кажется намного более интересной, возможно, сам гонял бы, придись в детстве жить на Луне. Рикошетчики тоже регулярно снабжают больницы новыми пациентами и приносят человечески жертвы на алтарь богини азарта и забавы.

Мысли о развлечениях селенитов не слишком отвлекали меня от главного, текли в фоновом режиме.

Я внимательно вглядывался в местность, над которой пролетал, и следил за показаниями радара. Но на всем пути мне не встретилось ни одного стрекача, да и никакой другой транспорт не попадался. Как не было и следов колес или гусениц, которые вели бы к кратеру, где прятался наш прыгун.

Она не покидала учебного центра. Если вообще добралась туда.

У меня нет полномочий. Даже если снять эту дурацкую личину и представиться Полом Джефферсоном, у меня нет полномочий требовать видеоматериалы, опрашивать свидетелей, проводить расследование… Всего лишь любимая собачка госпожи лидер-инспектора, собачка, потерявшая хозяйку…

Я невесело усмехнулся.

В крайнем случае, придется вскрываться и вызвать инспектора Бобсона.

В самом крайнем случае.

* * *

В крайнем случае, я собирался идти к Дсебе.

И этот случай настал.

Они ждали меня на крышах, но думали, я сам попадусь, поскачу к ним в лапы, попытавшись выбраться из города Солнца. Они думали, я не вижу их планы. Но я успел вылезти из переулка до того, как ловушка захлопнулась еще и сверху, и побежал навесными садами на запад, к храму Синеокого. Побежал, прячась в тени кустов, распластываясь по вертикалям стен. Если парящие и замечали меня, сообщения до координаторов доходили с задержкой: птица должна вернуться, чтобы передать увиденное, информация должна дойти до наследников, команда должна дойти до стражи — это драгоценное время, за которое я успевал сменить направление движения, уйти из точки, где меня обнаружили в прошлый раз.

Конечно, они поняли, куда я стремлюсь.

Но поняли слишком поздно.

Слившись с учениками, возвращавшимися на время тьмы из города, я проник в храм.

Мой невидимый друг, Пол, опять выбрал самое неподходящее время для разговора. Допускаю, что он не может выбирать, не удивлюсь, если слышу его только в критические моменты, в момент напряжения чего-то внутри меня, что служит спусковым механизмом для выстрела — и мысль Пола достигает моей головы.

Сомнений Армир, покойной наставницы, матери Нарт, в том, что Пол — друг, я не разделял. Уж что-что, а дружественность от враждебности я отличить в состоянии. Тем более, что слышу его вибрацию внутри себя, чувствую его трепет, радость, злость или обеспокоенность. Он не желает мне зла, напротив, он хочет меня спасти, хотя, сдается мне, тем самым спасает и себя, и кого-то еще, кто ему дорог, например, эту Лиен, жрицу Весенницы. Пол волнуется не только за себя, это определенно. И это «не только за себя», пожалуй, женщина. Возможно, во мне создавалась бы подобная картина молний, раз уж маленькие молнии определяют наше сознание… Если бы я знал способ найти и спасти Нарт. В том, что ее надо спасать, у меня почти нет сомнений, ведь даже если им с Зарбат удалось бежать из храма, уклониться от встречи с наследниками на выходе, что бы они дальше делали в этом городе, разыскиваемые всеми? Куда бы подались, покинув город?

В одном я был безосновательно, но твердо уверен: она жива.

Пока шел коридорами Синеокого, ощущение раздвоенности преследовало меня. Словно шел не один человек, а два, но два единых — не как тело и тень, а как две тени от двух факелов. Именно факелов, не фонариков, ибо контуры этих «теней» обрисовывались резко и дрожали. И я видел не только древние стены храма, изрезанные песней затмения — эти стены были такими же тенями, как мы с Полом, они были словно бы полупрозрачными призраками стен, на которые накладывалось иное существование. Сквозь них я видел яркую, светло-серую, песчаную пустыню, залитую светом, и я знал, что эта пустыня неизмеримо мертвее той, что лежит к востоку от Крепости Костей. Угольно-черное небо над нею казалось драпировкой, пробитой навылет тысячами стрел, и из каждой дырки и дырочки сиял Звездный огонь, ибо это были звезды. Но эти звезды не сомневались, как наши, они смотрели мне прямо в глаза, не мигая, и я не увидел в них ни злобы, ни жалости, ни даже безразличия — взгляд их показался мне лишенным сознания, но нельзя сказать, что он был мертв. Он был неодушевлен.