Жемчуг богов - [34]

— Суды, говоришь… Не до них сейчас.

В таверне «Стол и дом», стоявшей на окраине Хавли, как и во всем городке, не было электричества, и беседа велась при свечах. Когда команданте молчал, его лицо приобретало пугающую восковую неподвижность. Казалось, он был здесь и где-то еще — то ли в прошлом, которого уже нет, то ли в будущем, которое сулило надежду.

— Команданте, может быть, вам стоит отдохнуть. — Генерал придавил пальцем фитилек, плавающий в парафиновой лужице.

— Вентуру бы им туда подсадить, да ведь эта туша одна всю тарелку займет. — Команданте стряхнул со стола хлебные крошки.

— Эти парни и сами понимают, что в их интересах вытащить Сандру.

— В их интересах выжить. — Гальмаро поднялся из кресла, тяжело опершись на трость, и подошел к окну. Слабый свет виднелся лишь в караульной будке, а все остальное пространство было застелено бархатной тьмой. И было совершенно непонятно, что заставило Сандру бежать во тьму, еще более мрачную и непроглядную, ведь не силой же, в самом деле, этот полковник ее тащил. От Лопо да Пальпы, конечно, всего можно ожидать, но это уж слишком. — И пусть до утра сюда доставят какого-нибудь толкового священника. Перед тем как отправиться в Пекло, этим ребятам стоит исповедоваться.

ОТРАЖЕНИЕ ПЯТОЕ

— Жизнь устроена слишком странно, чтобы хоть что-то в ней можно было объяснить. — Гет, бродяга, не имеющий дома, отказавшийся от родства, не носящий оружия, сидел у костра среди себе подобных и делился единственным, что у него было — мыслями, рожденными одиночеством. — По ту сторону от Бертолийских гор известна единственная песня, Песнь Начала. Здесь, в Варлагоре, услышать Песнь Начала — самый верный путь к гибели. Здесь поют лишь Славу Родонагрону. Если бы басилея Эленга захотела оставить своего врага без подданных, ей довольно было бы пролететь над Варлагором, на алой птице и спеть Песнь Начала так, чтобы каждый ее услышал. Владыка Родонагрон желает стать единственной в мире легендой, и для тех, кто никогда не покидал Варлагора, он уже стал ею.

— Зачем ты рассказываешь нам все это, пришелец? — спросил вдруг старик, закутанный в черную накидку, сидевший к огню ближе других. — Ты хочешь нас погубить?

— Разве вас можно погубить?! — удивился Гет. — Разве у вас есть хоть что-нибудь, чем вы дорожите…

— Я доволен уже тем, что грею свои старые кости у этого костра, а не болтаюсь на дыбе, видя, как на огне калятся железные прутья. — Старик высвободил из складок одежды единственную руку и показал Гету. Двух пальцев на ней не хватало, а на остальных не было ногтей. — Я уже побывал в лапах Милосердных Слуг, и то, что я здесь, а не там, уже доставляет мне немало радости.

— Но слуги Родонагрона вновь могут схватить тебя.

— Нет… Они вовсе не хотели моей смерти. Им надо было лишь сломить мой дух и отнять у меня веру в древних богов. Они сломили мой дух и отняли веру, ведь боги не пришли мне на помощь.

— Но теперь ты свободен.

— Никто, кроме мертвых, не свободен, и утром ты убедишься в этом… — Старик плотнее закутался в свою хламиду, придвинулся еще ближе к огню и растянулся на прогретой земле. Через мгновение послышался его приглушенный храп.

— Который?! — Крик ворвался в сон, словно копье, ударившее в беззащитную мягкую плоть. Гет моментально открыл глаза и увидел четверых стражников с выбитыми на панцирях скрещенными молниями. Эмблема Милосердных Слуг была хорошо известна всем в пределах Варлагора. Рядом с ними стоял вчерашний калека и указывал на Гета скрюченным пальцем, лишенным ногтя.

— Он, ублюдок безродный! — Старик старательно изображал гнев. — Самого владыку чернил!

— И что этот бродяга посмел сказать о владыке? — спросит триарх, проводя пальцем по лезвию секиры.

— Не смею повторить!

— Правильно, что не смеешь, — усмехнулся триарх. — Ты, я вижу, стреляная сова. Второй раз в Башню никто не хочет.

— Тут его кончим? — поинтересовался один из стражников,

— Думаешь, только тебе порезвиться охота, — пристыдил его триарх. — На месте кончать велено только своих смутьянов, а всех приблудных — в Башню тащить.

— Не ближний свет, — продолжал артачиться стражник. — И опять всю дорогу одни сухари грызть.

Но триарх его уже не слышал, он склонился над Гетом, и, дыша ему в лицо вчерашней брагой, пробормотал:

— Может, и впрямь, не таскать его далеко…

— И кто-нибудь, почтенный триарх, обязательно донесет на тебя, — сообщил ему Гет, брезгливо сморщив нос.

Ответ был именно таким, как Гет и ожидал. От затрещины искры посыпались у него из глаз, но то, что триарх злится, было добрым знаком — убивать его здесь и сейчас будут. А потом… В конце концов, его жизнь уже не раз висела на волоске, а он до сих пор жив. Порой Гету даже казалось, сто он — третий бессмертный, и эта мысль его очень веселила, особенно когда ему в очередной раз удавалось избежать гибели.

Пыльная дорога извивалась, огибая холмы. Изредка на вершинах громоздились полуразрушенные сторожевые башни, памятники невообразимо далеких времен, когда еще не было бессмертных владык, и уже не стало древних богов. Здесь, в Варлагоре, этого уже никто не помнил, да и за его пределами мало кого интересовало прошлое. До цели было четыре дня пути, и Гету предстояло все это время идти привязанным короткой веревкой к седлу серого вола триарха. Остальные стражники тоже шли пешком, стараясь держаться подальше сзади, чтобы не попасть в облако желтой дорожной пыли, которую поднимал вол, бегущий мелкой рысью. Против ожиданий, по дороге его почти не били. Видимо, считалось, что подобное путешествие уже само по себе — пытка, да и в Башне предпочитали иметь дело с живыми, а не с полудохлыми.