Желтый дом. Том 1 - [31]

А вообще-то говоря, все это — пустое дело, сказал Учитель после того, как я познакомил его с одним таким «материальчиком» Обличителя. Это — лишь описание фактов. А оно еще не есть истина, поскольку наверняка найдутся другие факты, описание которых будет противоречить первому. И истина не в соединении таких описаний. Истине противостоит не другая истина, а лишь заблуждение. В чем же истина? Я, пожалуй, организую семинарчик в институте, на котором прочитаю популярный курс лекций на эту тему. Как ты думаешь, найдутся желающие? Человек десять наберется, сказал я. Среди них будет три-четыре психа, пара стукачей, пара жуликов. И я, разумеется. И то хлеб, сказал Учитель. Со следующей недели и начнем. Назначаю тебя ученым секретарем семинара. Представляю, какая паника в связи с этим начнется среди наших защитников достижений мировой науки!

Но «семинарчик» не разрешили. Сказали, что достаточно того, какой ведет Смирнящев. Это — законный семинар, утвержденный на уровне президиума АН. Смирнящев, по инициативе которого запретили «семинарчик», предложил Учителю сделать доклад на его семинаре. Учитель послал его на...

Сочетать неприятное с бесполезным

Умные люди умеют сочетать приятное с полезным. Я не Дурак, это признает даже параноик Смирнящев. Но я пока в совершенстве научился сочетать неприятное с бесполезным. В чем дело? Вот, например, мы сидим на партийном собрании. Собрание открытое, и потому меня допустили на него. Не просто допустили, а вежливо сказали: ты готовишься ко вступлению в партию, собрание сегодня открытое, так что не мешало бы... Старый член партии Добронравов спит (что явно полезно для его здоровья) и одновременно щупает коленки у соседки — молоденькой научно-технической сотрудницы (что, вне всякого сомнения, приятно). А я? Спать мне нельзя, поскольку я еще не член партии, а только кандидат в кандидаты в члены. И я должен изо всех сил бороться со сном и слушать идиотские речи партийных активистов. Приятного в этом, скажем прямо, ничего нет. А что обиднее всего, это времяпровождение абсолютно бесполезно, так как в партию меня все равно не примут. Смирнящев (он парторг сектора) мне так и сказал, чтобы я никаких иллюзий насчет партии не строил. Я на это ответил ему, что я не маленький и никаких иллюзий насчет того, что из себя представляет наша партия, не имею со школьной скамьи. Он сказал, что я совершаю подмену понятий, так как он, Смирнящев, имел в виду не иллюзии насчет партии, а иллюзии насчет моего поступления в партию. Иллюзии же насчет партии строить никому не нужно, так как наша партия и без иллюзий такова, что никакие иллюзии не идут в сравнение с тем, что можно узнать и без них, ибо... Я тогда пожал плечами и покинул Смирнящева, предоставив ему самому выпутываться из логической ловушки, в которую он себя сам загнал. Как раз в этот момент подошел Субботич и произнес свое знаменитое «Позвольте с вами не согласиться».

Странно получается. Хотя Смирнящев убежден, что меня в партию не примут, он каждый раз сам предлагает мою кандидатуру в список кандидатов, намечаемых партийным бюро для поступления в кандидаты в члены КПСС. Зачем? А затем, что секторская партийная организация обязана расти, а из научных сотрудников сектора я — единственный, за чей счет этот рост возможен: все остальные суть кандидаты в члены партии. Когда меня последний раз (последний ли?!) опять выдвигали кандидатом в упомянутый список, я внес деловое предложение: не надо меня выдвигать, все равно бесполезно, а наша партийная организация могла бы расти не количественно, а качественно. На меня накинулся Субботич, заявив, что таких, как я, к партии на пушечный выстрел подпускать нельзя. И меня единогласно выдвинули в тот самый список. Интересы роста партии превыше интересов отдельных индивидов!

Послание Петину

Пусть нету на тебя сейчас суда,

Но, если к делу приглядеться здраво,

И на таких, как ты, со временем всегда

Приходит справедливая расправа.

Когда про нас заговорят как о давным-давно,

Брезгливо рот скривит дотошный наш потомок

И скажет, что мыслитель ты — говно,

А как работник — сталинский подонок.

Знание жизни

Все мои споры с родителями кончаются их унылым и однообразным заключением: я еще жизни не знаю! А что это такое — знать жизнь? Еще в школе я и на заводе работал, и в колхозе, и на складе. Студентом трижды ездил на Великие Стройки, систематически участвовал во всякого рода мероприятиях. В институте дважды ездил на работу в колхоз, каждый год по два раза работаю на овощных базах (каждый раз по пять дней, как минимум), веду пропагандистский кружок, сам участвую в семинаре повышенного типа, каждую предвыборную кампанию околачиваюсь на избирательном участке. Два раза был в доме отдыха, один раз — по соцстраховской путевке (двадцать дней под Москвой за семь рублей), один раз — по «горящей» путевке на юге (поздней осенью, когда купаться и загорать нельзя, и никто ехать из наших верхов не захотел). Сколько раз стоял в очередях, сосчитать невозможно. Имел кучу женщин, много раз напивался, обо всем на свете переговорил со всякого рода знакомыми и случайными собеседниками, перечитал... Одним словом, я вроде бы познал все. И все-таки, оказывается, я не знаю жизни. Что вы имеете в виду? — спрашиваю я родителей. Репрессии? Так теперь вроде бы само начальство не очень-то склонно к ним. Войну? Так теперь вроде бы повсюду борьба за мир, и мы предпочитаем воевать руками вьетнамцев, корейцев, арабов, эфиопов, негров. Голод? Так теперь не так уж сытно и мы все живем. Походите-ка по нашим столовым и забегаловкам! Смотреть тошно, не то что есть. Не женился, детей не развел? Так еще успею, если захочу. А детей и у вас негусто было. Постов не занимал? Так ведь и вы... Одним словом, в чем дело? Живу тихо-мирно, никому не мешаю. Не протестую. Писем не подписываю.