Желтое воскресенье - [24]
Так родилось равнодушие.
Солнце уже замыкало дневной круг и напоминало эллипс, вытянутый с юга на север, — время тянуло к осени.
В толпе возникло движение, и голос, охваченный нетерпением, крикнул:
— Эй, Лобов! Чего тянешь? Сигай вниз!
Лобов очнулся и спокойно ответил:
— Что-то не получается, ребята, сегодня сил нет, с утра ничего не ел и под мышками жарко.
Что-то отделилось от Лобова и стало рядом: серое, мохнатое, с круглым невидящим лицом, переминаясь на слабых пушистых ножках. В то же время в груди образовалась пустота — точный слепок того, кто стоял рядом.
Лобов и раньше слышал о раздвоенности души…
Сначала он разглядывал Это с простым любопытством, но вдруг горячая волна жалости подкатила к самому горлу, он испытывал к Этому такую же нежность, как к родному сыну.
— Ну же, Лобов!!! — грубо, с криком раздалось внизу.
И тогда сами собой в душе Лобова родились слова, которые возникают в минуту самого высокого и чистого напряжения сил.
— Всю жизнь я ждал женщину и, кажется, нашел, но она не пришла, — горько сказал Лобов. — Теперь все… Бегите за милиционером, только он сможет остановить мое мнимое безумство. Пусть его рука водворит порядок на крыше старого сарая… Но праздник для вас не испорчен, он только начинается…
Лобов вытянул руку и мягко подтолкнул пушистую спину. На миг увидел высокую стену родного цеха. Свежая известка стекала неровно и казалась плевком на морозе, но мороза не было, была лишь игра его лихорадочного ума.
Лобов без крика летел вниз, расправленные крылья на миг захватили воздух…
Толпа неожиданно ахнула, отпрянула назад, расширив границы площади, и вновь сомкнулась в кольцо с точкой посередине, — Лобов.
Он лежал, оглушенный падением, потом медленно пришел в себя, стряхнул крылья, встал и в тишине произнес:
— Эх, вы!..
Он побрел к проходной, ссутулив спину, низко волоча руку, в полусжатых пальцах держа крылья, которые от ударов о брусчатку двора гремели, взывая к кому-то или к чему-то.
— Где лежит наш больной?
От двери раздался голос, который Лобов тут же узнал, он отличил бы его от тысячи голосов — чистый, глубокий, обладающий магической силой и теплотой. Он знал эту силу и прежде, и сейчас залилось сердце, но маленькие, частые боли в боку работали против него и мешали Лобову быстро подняться.
— Лежи, лежи! — приказала Ливи.
Теперь она стояла рядом, освещенная боковым светом лампы, и Лобов видел ее блестящие глаза. Ему стало на миг обидно, что мать и сын не увидели Ливи такой, какой он знал ее прежде: тонкой, гибкой, словно выточенной из бронзы мастерской рукой.
Мать с улыбкой и надеждой глядела ей в глаза.
Комната, прежде тихая и сонная, наполнилась новыми звуками. Лобов наслаждался ими и глупо улыбался.
Мать рассматривала Ливи пристально.
Лобов хотел что-то объяснить, но мать торопливо прервала его:
— Ладно, ладно уж…
Вдруг она поднялась на кровати, свесив беспомощные ноги:
— Приготовлю вам чай.
Ливи заторопилась к ней, но старуха остановила ее рукой:
— Мне пора учиться ходить.
Пили чай. Исчезло первое напряжение. Лобов шутил, было весело и непринужденно. После чая Ливи решительно поднялась:
— Пора. Разрешаю проводить минут десять — пятнадцать, не больше.
Они вышли во двор.
— Тебе не больно сейчас? — спросила участливо Ливи. И после молчания добавила: — Я была там, но ты меня не узнал.
В беззвучном небе висел ослепительный диск луны, внизу грохотал шумный рыбацкий порт, корабли еще не спали, зажигая по бортам нитки одинаковых огней.
Чуть повыше их голов двигались густые порывистые облака.
Когда город затих, на крутой «восьмерке» стал слышен затяжной подъем машины. Из ближнего дома вышел сосед. Лобов узнал его и, махая рукой, поприветствовал.
После длительного молчания Лобов осторожно спросил:
— Вот ты, поднимаясь сюда наверх, наверное, устала?!
— Ты знаешь, пока самое смешное в том, что по-настоящему меня зовут Оливи. Знаешь, что это такое? «Оливи» — это значит «летать». Так прозвали меня мордовские мальчишки. Ох, как я любила сигать через плетни, особенно когда воровала клубнику или морковь!
— Ну, а если так каждый день?! — настойчиво повторил Лобов. — И в горе, и в радости, до самого конца?! Я люблю высоту. Кроме того, нам дадут отдельную квартиру. Бондарев обещал, на Варничной сопке. Там будет все: и кухня, и ванная, и уже привычная высота…
Лобов вернулся домой. Мать убирала посуду и готовилась спать.
Перед сном на его кровать перебрался сын. Его глаза горели нетерпением.
— Папка! Ну когда же ты полетишь, ты же обещал мне?!
Лобов внимательно глянул на сына и с грустью подумал, что сын стал уже взрослым, а вот отец этого не заметил.
— Скоро, теперь уже скоро, сынок, — сказал. Лобов засыпал быстро, проваливаясь куда-то сладко и длинно, и уже на краешке сознания увидел летучую мышь. Будто они висели вместе вниз головой, а кругом непонятный страх и инстинкт и нечто серое-серое, которое лишь казалось серым, а на самом деле белое и ничего больше…
И тогда Лобов с улыбкой сказал в темноту:
— Кышь!
И заснул уже крепко, раскинув руки, как тогда, в счастливом полете.
Желтое воскресенье
Осень. За окном лишь дождь да грязь, выглянешь — вмиг дождем накроет.
Если живёшь на пути у Наполеона. Если по дороге в магазин встречаешь говорящего мертвеца. Если ребёнок, которого любишь, любит не тебя. Если заходишь в спальню, а твоя жена с другим. Если тот, кого никто не видит, неумолимо приближается к твоему дому… Каждый создаёт свой мир сам. Содержит нецензурную брань!
Эта история могла произойти где угодно, и героем ее мог быть кто угодно. Потому что жесткость, подлость и черствость не имеют географических координат, имен и национальностей. На Собачьем архипелаге случается происшествие: на берег выбрасывает три трупа. Трое чернокожих мужчин, вероятно нелегальных мигрантов, утонули, не доплыв до вожделенной земли, где рассчитывали обрести сносную жизнь. Влиятельные люди острова решают избавиться от трупов, сбросив их в кратер вулкана: в расследовании никто не заинтересован, особенно те, кто зарабатывает на несчастных нелегалах.
Какова она, послеперестроечная деревня? Многие и не знают. А некоторые, наверное, думают, что она умерла. Но нет, жива. Вот тетя Тася и тетя Фая делят однорукого жениха деда Венюху, вот дядя Гриша, полноправный хозяин руин и развалин, собирает металлолом и мечтает о путешествии на вырученные деньги, а вот скотница Рита Коробкова жертвует половину своей премии на инструменты оркестру интерната для слепых и слабовидящих. О трагедии российской жизни Наталья Мелёхина рассказывает без надрыва, легко, выразительно, иронично.
Плам толстая, очень толстая, сколько она себя помнит, все на нее насмешливо смотрят, осуждают и, конечно же, советуют похудеть (ведь так важно заботиться о своем здоровье) — будто проще быть ничего не может. Плам копит деньги на операцию по шунтированию желудка, чтобы наконец-то похудеть и начать жить. Это же очевидно: пока ты жирный, жизнь не может быть яркой и интересной. Никто тебя не будет любить, у тебя не будет друзей — общепризнанный факт, даже надеяться нечего. Пока Плам ждет начала своей жизни, мучается угрызениями совести из-за того, что она не такая, как модели в журналах, некие террористки «Дженнифер» начинают жестоко мстить мужчинам, которые плохо относятся к женщинам (обидел женщину — лети с вертолета без парашюта)
Нелл Слэттери выжила в авиакатастрофе, но потеряла память. Что ожидает ее после реабилитации? Она пытается вернуть воспоминания, опираясь на рассказы близких. Поначалу картина вырисовывается радужная – у нее отличная семья, работа и жизнь в достатке. Но вскоре Нелл понимает, что навязываемые ей версии пестрят неточностями, а правда может быть очень жестокой. Воспоминания пробиваются в затуманенное сознание Нелл благодаря песням – любимым композициям, каждая из которых как-то связана с эпизодом из ее жизни.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.