Желтая линия - [56]

Опять грохот, и из-под моих ног взлетел целый фонтан земли, больно хлестнув по глазам. Я на какое-то время ослеп, и тут меня чем-то треснуло по голове. Я покатился под уклон и через мгновение оказался по самую макушку в холодной воде.

Грохот продолжался. Я вынырнул, кашляя и хватая воздух. Кто-то схватил меня за шиворот, не позволяя поднять голову из воды. Я начал орать и извиваться, но тут над самым ухом раздался голос Нуя:

— Замри!

Я послушался, хотя в легких еще булькала вода, а неудержимый кашель рвал грудь пополам. Один глаз наконец стал видеть. Я сразу заметил Ояза — он нелепо скакал под деревом, а из его горла фонтаном била кровь. Адский грохот продолжался, с дерева сыпалась сбитая пулями листва и кусочки коры.

Сквозь дым прорезался алый огненный отблеск — кто-то из наших жарил наугад из огнемета по кустам. Вдруг навалилась тишина, только потрескивало пламя на поверхности болота. Из меня еще рвался кашель, и Нуй крепко сжал мое плечо.

— Тихо… тихо… — повторял он, словно читал заклинание.

Я и сам знал, что надо не подавать признаков жизни. Наверняка ивенки с самострелами все еще пялились на нас из капусты и ждали, когда кто-нибудь недобитый пошевелится.

Все медленно затихало. Тишина становилась гуще, тяжелей и наваливалась, словно глухое одеяло. Вот уже и пламя на воде задохнулось, слышалось только бульканье болотных пузырьков. Дым еще гулял меж кустов и кочек, мы ждали, когда его не станет.

Заплескалась вода, и на островок выполз кто-то из наших. Он выбрался на четвереньках и некоторое время так и стоял без сил. Меня всего колотило, я тоже хотел выбраться, но Нуй еще сильнее сжал мне плечо. Он ждал, не обрушится ли на вылезшего огонь и грохот из зарослей капусты.

Ничего не произошло. Из воды выбрались еще двое. За ними решили показаться и мы с Нуем. Всего — шестеро уцелевших. Выжили только те, кто прыгнул в болото и просидел по уши в грязи и воде до последнего выстрела. Но и болото не всем позволило спастись — несколько продырявленных тел плавало и там.

Островок был весь завален мертвыми. У меня в ушах стоял какой-то свист, в глазах — все мерцало, как в плохом телевизоре. И я никак не мог осознать, что это происходит со мной и по-настоящему, а не в фантазиях.

Я увидел мертвого Шилу, который по-прежнему сжимал ребенка. Их убила, кажется, одна пуля. Из-под Шилу натекло столько крови, что можно было пускать кораблики. Впрочем, ото всех было много крови. Она залила весь островок.

Потом я увидел Ояза — он полулежал, привалившись к дереву. Его голова была неестественно запрокинута набок. Она держалась, как говорят, на одной ниточке. Кровь пропитала форму и продолжала выходить слабой медленной струйкой.

Нуй нашел одного живого. Это был Улса, ему оторвало руку. Мы стояли и не знали, как ему помочь, просто смотрели. А он уставился в небо и не моргал, только губы мелко-мелко дрожали. Потом дрожь перешла на всю челюсть, потом все его тело несколько раз дернулось, спина выгнулась — и он умер.

— Идите, помогайте! — позвали нас.

Наш кавалер-мастер лежал почти весь в болоте, только ноги на сухом берегу. Бойцы ползали вокруг и шарили в болоте, они искали рацию. Мы неохотно присоединились. Вода была перемешана с кровью, меня подташнивало. К счастью, Нуй довольно быстро отыскал черную коробочку с антенной.

— Только бы пуля не разбила, — проговорил один из бойцов, стряхивая с рации воду. Понажимал на клавиши, прислушался и, наконец, с облегчением кивнул — работает.

Без рации мы не смогли бы выбраться, ведь мы не знали, где находимся и в какой стороне свои.

— Нападение на пехотную группу «Крысолов», — проговорил боец в рацию. — Есть пострадавшие, в том числе командир группы. Всем, кто на связи…

Обязательно нужно говорить, что пострадал командир, — объяснил он чуть позже. — А то никто не почешется. И не надо говорить, что убит, просто пострадал. Так быстрее прилетят.

Потом мы, скользя на окровавленной траве, собирали трупы в одну большую кучу. Четырнадцать пехотинцев и командир, кавалер-мастер Рафин-Е. Последнего мы почему-то не решились класть вместе со всеми, устроили рядышком, отдельно. Наверно, интуитивно — он ведь всегда был как бы отдельно.

Искали живых, щупали пульс, слушали дыхание — но живых не нашлось. Пули ивенков были тяжелыми, тупоносыми и тихоходными. Они не прошивали человека насквозь, они скорее проламывали его, как удар киянкой. Любое ранение становилось смертельно опасным из-за болевого шока и потери крови.

Почему-то я был почти спокоен. Более того, в голове и в теле появилась странная легкость. Не потому, что я уцелел… не знаю, почему. Я складывал мертвецов в кучу, словно это были просто дрова. Я не знал, что шок наваливается позже, гораздо позже.

Наконец донесся такой знакомый и родной свист реактивных двигателей. Два реаплана зависли прямо над островом. Затем один — весь обвешанный пушками и пулеметами — принялся описывать круги над болотом. Второй опустился, окатив нас фонтаном грязи. На островок выбрался незнакомый офицер в новенькой, хорошо подогнанной форме. С ним четыре угрюмых штурмовика-охранника, которые не проявили к нам интереса, принявшись вглядываться в болото.