Желтая лихорадка - [33]

— Что ты! Я не усну, я хочу, с тобой побыть, а ты рассказывай, рассказывай о своей работе.

Они пили кофе, иногда Янош вставал, проверял что-то в приборах, подкручивал, менял насадочные кольца, объективы. Кати вспоминала, как задумывалась в юности над тем, что Вселенная расширяется, и удивлялась: как это — «расширяется», если она и так бесконечна? И как это может быть, что между звездами находится какое-то вещество, если расстояния между ними измеряются миллионами световых лет… Янош смотрит на вычислительные машины без всякой торжественности, словно все эти телескопы и прочие механизмы — обычные верстаки или заводские станки и он зажимает Вселенную в обычные тиски на этом своем верстаке. А затем одним движением вынимает пластинку из фотоаппарата, словно на снимке не кусочек Вселенной, а, скажем, лоскуток ткани, снятый с ткацкого станка.

— Кати, ты гляди не усни!

— Нет-нет, что ты!

— Хочешь, я расскажу тебе, как шлифуют такие огромные линзы? Или объясню устройство телескопа.

— Янош, а тебе никогда не бывает страшно?

— Страшно? От чего?

— Ну, от всего этого? Как велик небосвод, или Вселенная, что ли…

— Когда я только стал астрономом, я действительно содрогался от одной мысли об этом. Но сейчас меня интересует только та крохотная частичка, которую составляет моя собственная работа. Здесь, на этом месте, должен сидеть я и правильно, точно считать…

Кати посмотрела на худощавое лицо Яноша. На его синие-синие глаза, натянутую по самые брови меховую шапку. И на эти неуклюжие валенки, в одном из которых протез. Подумала: как же это он по многу раз взбирается в обсерваторию по этим обледенелым ступеням? И неужели сюда заходят волки?

— Ты мне так и не сказала, кто тебя привез сюда.

— Никто. Сама приехала. На автобусе.

— И через лес одна шла?

— Я здесь, а остальное неважно, правда ведь?

И в этот момент Кати решила: не нужно ей никакое воскресное приложение. Она будет бороться. Бороться решительно, не отступая! И ни слова не скажет обо всем этом своему Яношу.

СОН

Вот уже много месяцев она видит один и тот же повторяющийся сон. Ей снится, что она открывает дверь. Куда же она хочет войти? В кабинет диагностики? Или в палату? И вдруг оказывается в складском помещении. Темно, воют сирены… Когда она увидела этот сон впервые? Да, в самом деле, когда? В тот день, когда так глупо повздорила с доктором Дяпаи?

…Это было примерно в половине второго. Она шла по коридору к столовой в надежде, что, может быть, еще что-нибудь получит на обед.

Дверь одной из палат была полуоткрыта, и она услышала сердитый голос, злорадный смех. Что там происходит?

В палату на четверых было втиснуто девять кроватей, возле одной стояла медицинская сестра Тереза, держа тарелку с блинчиком, и возмущенно, а вместе с тем торжественно докладывала доктору Дяпаи:

— Если бы я не пресекла это безобразие, она бы и второй блин слопала!

— Возмутительно! — поддержал ее молодой доктор, известный тем, что после обеда он обычно отправлялся в буфет и съедал там шесть «наполеонов» или шесть эклеров. — Эти диабетики вечно воруют и лгут. С диабетиками нужно построже, в ежовых рукавицах приходится держать…

Виновница происшествия, которая «ворует и лжет», съела блинчик. И теперь, бледная от страха, худющая, потная, со спутанными волосами, отвернулась к стене, делая вид, что все это к ней не относится и она не понимает этих сыплющихся на нее оскорблений, даже не слышит их.

Остальные больные злорадно хихикали. Одна из них — тучная печеночница — подлила масла в огонь:

— Она и у меня вечно все цыганит. То сахар, то хлеб.

Агнеш подошла к больной, погладила ее по влажной щеке, попросила закрыть глаза. Глазные яблоки были твердые как камень.

— Верните ей блинчик, а мне дайте иглу. Надо взять кровь на сахар.

Тетушка Тормаине недоверчиво взяла блинчик. Конечно, Агнеш Чаплар здесь начальница, но Дяпаи и старшая сестра — тоже начальство, да еще непосредственное. Сейчас командует заведующая отделением, но когда она уйдет… Больная с жадностью проглотила блинчик, одновременно протянув левую руку для взятия анализа.

— Попросите сразу же ответ. — И Агнеш передала пробирку сестре Терезе. — А вас, доктор Дяпаи, попрошу ко мне.

В кабинете Агнеш Дяпаи прямо с порога перешел в наступление:

— Вы опять отчитываете меня перед больными? Как же я буду теперь поддерживать дисциплину в отделении?!

— Никак. Здесь не казарма и не тюрьма. И ваше дело не дисциплину поддерживать, а лечить больных.

— Одно без другого…

— Садитесь. Дисциплина, а вернее, порядок должен обеспечивать лишь успех лечения. Если вы до сих пор не знали — запомните: нет в больнице такой иерархической пирамиды, где наверху стоят господа доктора, на следующей ступеньке — обслуживающий персонал, а в самом низу — жалкие больные, которым могут приказывать все. Мы не имели бы такого права, даже если бы могли, как чудотворцы, исцелять всех больных на свете.

— Я бы попросил!..

— Просите. Но не у меня. А у больных. Извинения. За то, что вы бросили больному диабетом упрек, что он лжет и ворует. Вы сами когда-нибудь болели диабетом? Испытали, что такое всю жизнь сдавать анализ крови на сахар? Знаете, что это за мука — взвешивать каждый кусочек хлеба и никогда ни крупинки сахара, ни капельки варенья, ни порции мороженого? Бедный старый пенсионер не может утолить голод одним мясом. А если у него и холецистит, так ему даже салат нельзя! Или тот, у кого к диабету еще больны и почки и ему нельзя употреблять белков! А диабетики с язвой желудка! Им вообще все запрещено, запрещено и запрещено. Приходится придумывать диеты, которые и выдержать-то невозможно. Меньше жидкости — говорит кардиолог, больше жидкости — приказывает уролог. Сколько лет медицина страдала манией, что излишки липоидов — причина склероза. И запрещала яичный желток и свиной жир. С утра до вечера у больных измеряли уровень холестерина. И вдруг выясняется, что животные жиры жизненно необходимы человеку! И что у тех, кто вообще не употреблял жиров, тоже поднимался уровень холестерина. А новейшие исследования диабета показали, что с физиологической точки зрения нет разницы между природными сахарами и углеводами.