Железяка и Баламут - [23]

– Город – это… родина. Все мы родом оттуда. – Мышь как будто притянул Железяку к себе за галстук для разъяснения ситуации. – Город – Образ сотворенного Мира, каким он был в начале начал. Модель, если тебе так понятнее.

Железяка заинтересовался. Каков масштаб уменьшения?

– Увеличения, мой друг, увеличения. Образ Мира несопоставимо велик, чтобы сравнивать его с миром материальным, в котором живете вы. В действительности вы, люди, меньше, чем кажетесь себе.

Железяка подумал, что где-то уже это было.

– Да, да, твои же слова. Ты говорил, что не знаешь, каким должно быть твоему миру. Я скажу тебе так: это вопрос о том, каким должно быть блудному сыну. Совершенно все равно каким, до той поры, пока не настанет время возвращения домой. Блудный сын – это твой мир. Город – ваш дом, и вас ждут там. Возвращение – единственное, что должно быть. Любые странствования заканчиваются им. Но вы устранствовали слишком далеко и почти забыли, откуда вы родом. Помнят немногие. Их слишком мало, чтобы повернуть колесо вспять… Блудный сын, ты должен вернуться сам и хотя бы попытаться привести к Начальному Образу твой мир, – быстро закруглился Мышь.

Я? Как это? Почему я? Слова Мыша заставили Железяку трепетать и ужасаться. Ведь он никогда не принадлежал к сильным мира своего, отчего же возлагают на него столь непомерную и такую непонятную ношу?

– Не все ли равно кто. Раз уж этот алкоголик, – Мышь махнул хвостом, указывая на Кота, который приговаривал, жмурясь, очередную рюмочку, – пришел к тебе, значит, тебе и выпало. Может, ты ему понравился?

Железяка посмотрел на Кота, вложив в этот взгляд все подобающие случаю сокрушительные эмоции. Но Баламут не обратил на кормильца никакого внимания. Понравился я ему, значит, ну-ну. Если бывают мысли, которые думаются сквозь зубы, то это была именно такая мысль. Это большая честь для меня, сардонически адресовался он затем к Мышу. Только как же это возможно? И так ли уж нужно?

– Думаешь, не нужно? – Мышь задрал верхнюю губу, что, вероятно, означало усмешку. – Тогда объясни, отчего вы так страстно мечтаете о контактах с инопланетянами, дружбе с галактическими соседями? Вам одиноко в вашем устранствовавшем невесть куда мире. Мы, мы ваши ближайшие соседи, так почему бы вам не установить контакт с нами? В смысле, не возобновить? И еще. Почему так много ваших думают о своем мире как об иллюзии и тоже домогаются чего-то иного? – Он покрутил лапой в воздухе, демонстрируя «иное». – Чтобы убедиться, что он настоящий, вам нужно вернуться, пока не поздно. Иначе он в самом деле станет пеленой иллюзий, – Мышь изобразил нечто вроде хихиканья, – простынью Майи, ловким фокусом проходимца, привидением и… как это у вас сказано – «сам обманываться рад».

Уже. Уже стал, угрюмствовал Железяка.

– Еще нет. Рыба тухнет с головы. Тебе показали эту голову. Имей в виду, процесс пока еще обратим.

Да понял я, понял уже. Что делать-то? Что я-то могу сделать?

– А это на твое усмотрение. Как сочтешь. Мы, конечно, чем можем, поможем. Этот вон, – взмах лапой, – не даром потребляет свой Вискас. Ну а вообще-то… – Мышь пошевелил усами и подвигал розовым носом, – без Матрицы тут не обойтись. В вашей терминологии.

Железяка моментально окоченел и встопорщился. Только так можно передать то состояние, в которое он впал, услышав заветное словцо. Он снова вспомнил про страшное кино, чьи создатели были явными адептами культа химического бога, дарующего странные видения. Об этом Железяка догадался совсем недавно, не без помощи несчастного зависшего наркомана, зарубленного лже-Раскольниковым.

– Ну я же и говорю – мусора у тебя в голове на несколько помоек хватит, – Мышь оскалился, отчего странным образом стал похож на смеющуюся лошадь. – Не так страшна матрица, как ее у вас малюют разные адепты. Что тебе до их дурных видений? Матрица властна над вашим миром. Но что такое она сама? Рождающая и производящая сила, которая реализует ваши представления о вашем же мире. Люди вообще многое могут. Полностью перелицевать свой мир – это вам раз чихнуть. Даже нам такого не дано. В принципе, вы можете реализовать даже инопланетян, снежного человека и махатм, как давно уже реализовали привидений и жидомасонов. Материализация коллективных умонастроений – одна из функций Матрицы.

Значит, если мы будем коллективно представлять саму Матрицу, как ее малюют в кино…

– Так оно и окажется в конце концов, – закончил за Железяку Мышь. – Вы будете снится самим себе, а ваши тела станут батарейками для груды разумного железа.

Вот блин, подумал Железяка.

– Этот блин, – вещал Мышь, – проявленный дух человечества. В каждой эпохе, разумеется, по-своему проявленный. Таким вот манером вы и странствуете, шажок за шажочком убредая от Образа Мира, кривясь и кривя свой мир.

Дух, пасмурно и небыстро думал Железяка. А Матрица – душа, что ли?

Мышь в двух шагах от него молча и ожидательно подслушивал его неторопливые, неповоротливые мысли.

Это, должно быть, та самая душа, которую искали, ковыряясь ножиками в мозгах, да так и не нашли. Это она – невидимый строитель мира? Как махатмы? Только сильнее. Потому что их пока еще нет, а она есть. Но тут Железяка вляпался в некое фундаментальное противоречие. Если душа, которая есть Матрица, все определяет и направляет посредством коллективных умонастроений, выполняющих роль горючего для нее, то сама она должна уже ложиться в гроб, поскольку ее отрицает большинство голосов, то самое большинство, которое продуцирует эти коллективные умонастроения. Это ж натуральный суицид, поразился Железяка.