Железо, ржавое железо - [116]

Пьяный Ирвин вернулся домой поздно. Он пробормотал что-то нечленораздельное и, спотыкаясь, отправился в туалет, где его стало громко и мучительно рвать. Явившись в гостиную в испачканном бирюзовом свитере, он поставил пластинку Брамса. При первых звуках «Вариаций на тему Гайдна» он оживился и потребовал ужин.

– В холодильнике есть курица, – сказала Беатрикс.

Он стал отчитывать жену за то, что она до сих пор не научилась готовить. Почему он должен есть холодное куриное дерьмо? Затем, с не свойственными ему, наигранными еврейскими интонациями и акцентом, он заявил, что раз так – пусть тащит свою гойскую жопу в постель и готовится к хорошей вздрючке, по через минуту он грохнулся на пол. Пластинка застряла на одной музыкальной фразе и без конца ее повторяла. Беатрикс выключила проигрыватель, набросила на мужа одеяло и отправилась спать.

Зачем она вышла за него? Наверно, ее женская природа устала повелевать и захотела покориться. Ирвин все еще нравился ей в постели, по крайней мере в трезвом виде. Но Беатрикс недаром изучала в университете экономику: она понимала, что проценты с вложенного ею капитала неуклонно падают. Американцы считали, что сексуальная гармония – необходимое условие для супружества, а новая сексуальная связь – достаточный повод для развода. Уйти от Ирвина было нетрудно, но ей казалось, что это слишком простой и не совсем честный выход. От матери с отцом она усвоила урок супружеской верности до гробовой доски. Она знала, что мать готовится дать клятву верности другому в той стране, где на развод, как и на брак, смотрели с большевистским цинизмом. Стопроцентная англичанка Беатрикс стала замечать, что в Нью-Йорке, где выходили русско-еврейские газеты, русская половина ее существа проявляла себя все больше. Отсутствие еврейской крови спасало Беатрикс: ей были неведомы чувства вечных изгнанников, Она хотела работать и уже начала получать письма с предложениями из Вашингтона – вероятно, с подачи Юрия Петровича Шульгина. Более заманчивое предложение пришло из Манчестера от профессора Намьера: для нее есть место преподавателя советской истории в родном университете. Разочарование по поводу брака с бездарным писателем оказалось не таким уж глубоким. Вкусив прелестей семейной жизни, она перестала ими дорожить. Пожив в Нью-Йорке, который здорово отличался от остальной Америки, нашла сто более скучным, чем Манчестер. Теперь ей нужна независимость, а значит, деньги.

Беатрикс услыхала, как Ирвин, кряхтя и спотыкаясь, пробирается в спальню. Он долго не мог нашарить выключатель, одежду разбросал по полу. Раздевшись донага, он подошел к ней, гордо демонстрируя свою мужскую состоятельность, и попытался взять ее сзади, но она его резко отпихнула: «С меня довольно, хватит!»

Я читал тот же самый номер «Тайм» значительно позже, сидя в офицерской столовой в Тель-Авиве, и думал о Беатрикс. Потом раскрыл лондонскую «Таймc», где обсуждались этические аспекты кражи из ленинградского Эрмитажа. В целом хищение национальных сокровищ – тема деликатная. Вопрос о подлинности и исторической ценности похищенного меча не затрагивался, хотя предпринятый в Англии лабораторный анализ деревянных пожен подтвердил их древнее происхождение. В статье поднималось несколько этических проблем. Являются ли хищение государственной собственности и обычная бытовая кража равными по тяжести преступлениями? Валлийские националисты с гордостью заявляли о возвращении национального достояния бриттов из России, которая, в свою очередь, считала меч одним из военных трофеев. Советское правительство было возмущено хулиганской выходкой Запада, требовало от Великобритании привлечения виновных к ответственности и в связи с этим наложило арест на ряд шедевров Национальной галереи, присланных в Москву в рамках программы дружественного культурного обмена. Автор статьи, некий П.Дж. Тревельян, считал, что британское правительство должно согласиться с требованиями Советов, но выступал против коллективной ответственности за воровство. Сумасбродная выходка частного лица не должна повлечь за собой политических осложнений, но кража есть кража, где бы и кто бы ее ни совершил, так что Британия обязана приложить все усилия для розыска принадлежащей дружественному государству собственности, тем более что ни одно здравомыслящее правительство не захочет наживать потенциального врага в лице Советского Союза.

Статья в «Дейли мейл» отражала противоположную точку зрения. В ней, как и в других популярных изданиях, придавалось огромное значение возвращению Экскалибура на британскую землю, хотя все газеты, и в первую очередь «Дейли мейл», писали об Артуре как о короле англосаксов и дружно настаивали на том, что его меч, один из символов британской нации, должен находиться в Вестминстерском аббатстве. О валлийцах даже не упоминалось. Вся эта история показалась мне нелепостью. С другой стороны, что значил бы для народа Израиля Ковчег Завета, если бы он все еще существовал? Деревянный ящик с двумя каменными скрижалями, который левиты унесли с собой после взятия Иерихона? Потом он попал к филистимлянам, которые выставили Ковчег на алтаре своего храма в Азоте. В конце концов Ковчег поместили в святая святых храма Соломона. Владеть такой реликвией – честь для религиозного народа, отстаивающего свои права. Может, и вправду Каледвелч имеет огромное значение?