Железный занавес - [4]

Однако Станиславу Спуду не удалось излечиться до конца. Его зрение улучшилось лишь настолько, что он мог теперь видеть свет и различать вблизи цвета и движения. Он остался при монастыре и выучился на помощника лекаря. Особенно нравилось ему находиться в отделении, где лечили сны. А через тридцать лет он достиг такого совершенства в умении сохранять при молитве неподвижное положение тела, что полностью забывал о себе, о своих волосах и одежде, и после таких моментов озарения у него выпадали волосы из косички или же из бровей. Он прославился как целитель и среди христиан, и среди константинопольских турецких вельмож, так что и те и другие приводили в монастырь Святого Иоанна Предтечи на Продроме своих больных. За тридцать лет его практики не было ни одного случая неудачного лечения. Весной 1498 года в Константинополь приехал один египетский эмир со своей семьей. Его младший сын, трехлетний ребенок, никак не мог заснуть после долгого и утомительного пути. Обеспокоенный отец послал людей из своей свиты на Продром, и они пообещали Спуду щедрое вознаграждение, если он вылечит ребенка, но пригрозили смертью, если он не справится с этой задачей.

Спуд уединился в своей келье и принялся искать то, что лучше всего подошло бы для данного случая, перелистывая сборник, который он составлял годами, записывая сны в большой книге. Если бы не угрозы, лекарь, вероятно, нашел бы решение без особого труда. Но сейчас он боялся что-либо упустить и старался принять во внимание каждую мелочь. Его очень беспокоило одно обстоятельство. Дело было не в болезни мальчика. Беспокоил его собственный возраст. Ему было почти девяносто лет, и он чувствовал, что такая большая разница между ним и ребенком таит в себе опасность и может стать препятствием тому благотворному действию, которое должен был оказать на мальчика сон целителя. Старательно пересмотрев все сны, он выбрал два. Один из них он записал еще в молодости, когда, полувоин-полураб, нес подневольную службу в турецкой армии. Он очень любил этот сон, который однажды приснился служившему вместе с ним турецкому воину.

Второй сои время от времени снился самому целителю. Спуд толком не понимал, почему он ему снился; однако монахи на Продроме, те, что жили и ели вместе с ним, рассказывали, что он часто засыпал за трапезой. Когда это произошло в первый раз, он держал в руке широкую, наполненную вином чашу, из которой выглядывали рога маленького серебряного оленя, прикрепленного к ее дну. Целитель как раз собирался произнести здравицу, но вдруг закрыл глаза и выпустил чашу из рук, она стукнулась о стол, однако так, что вино не пролилось. Несколько мгновений он сидел с закрытыми глазами, протянув руки над столом с чашами, а потом очнулся. Монахи, сидевшие рядом, принялись удивленно расспрашивать, что случилось, и тогда он рассказал им, что в мгновенном сне ему привиделось море, на море волны, а на волнах корабль. Он увидел, что большая волна хочет поглотить корабль и моряков, и тогда он выронил кубок, протянул руку в сон, схватил корабль и извлек его из бушующего моря.

Этот второй сон показался целителю более подходящим, потому что он видел его в более позднее время, то есть ближе ко времени больного мальчика. Понимая, как трудно из собственной старости дотянуться до возраста трехлетнего ребенка, целитель сосредоточил все свое мастерство на том, чтобы преодолеть время, разделяющее поколения, и отправить свой сон как можно дальше в будущее.

«Надо попасть как можно дальше, как можно дальше, это самое главное», — шептал он, уподобляясь пушкарю времен своей военной юности. И тогда он решил воспользоваться посредником.

У больного был десятилетний брат, и целитель послал ему в подарок кубок с оленем, а эмиру наказал в тот же день вечером вывести сына на террасу над Босфором и, дав ему этот кубок с вином, повелеть выпить его, думая о своем больном брате. В это время сам целитель, на Продроме, старался внушить брату больного мальчика свой сон о спасении корабля.

На следующий день рано утром в монашескую келью на Продроме, где обитал целитель, вошли два телохранителя эмира и ввели туда оседланного жеребца, у которого глаза были завязаны шелковым платком. Они сказали, что эмир благодарит за службу, дали целителю золотой, посадили на коня и вместе с ним выехали из монастыря. Оказавшись на дороге, идущей вдоль моря, они хлестнули лошадей и, продолжая скакать по обе стороны от слепого старца, самой быстрой рысью направились к берегу. На краю отвесного обрыва над морем кони, на которых сидели телохранители, резко остановились, а жеребец с повязкой на глазах, получив еще один удар кнутом, полетел в пропасть вместе со своим седоком. Перед тем как Станислав Спуд погрузился в волны, к нему на несколько мгновений вновь вернулось зрение.

По всей вероятности, лечение сына эмира оказалось безуспешным.

* * *

Корреспондент парижской газеты «Монд», регулярно присылавший сообщения об израильско-египетском конфликте 1967 года, привел в одной из своих заметок в июне следующую информацию. За день до того, как египетская авиация утратила способность дальнейших действий, в одной из воинских частей израильтян, которая участвовала в операции на Синайском полуострове, среди взятых в плен оказался египетский сержант из Александрии. Весь день он пролежал на песке в расположении захватившего его подразделения, на жаре, без воды, под непрерывными налетами египетских самолетов. Когда в конце дня кто-то предложил ему флягу, он, едва прикоснувшись к ней губами, выпустил ее из рук и замер с закрытыми глазами и поднятыми к небу руками. Израильские солдаты подумали, что он не стал пить, потому что во фляге было вино, а мусульманам вера его запрещает. Однако, придя в себя, юноша рассказал, что в египетской авиации служит его брат и что в тот момент, когда ему предложили питье, он вдруг моментально погрузился в сон и увидел во сне подбитый египетский самолет, падающий на землю. Тогда он тут же выпустил флягу и протянул вперед руку, чтобы его удержать.