Железный замок - [26]

Да если бы тогда тому самому Табасу, тепличному мальчику, воспитанному старым безработным учёным-книгочеем, показали, как заряд дроби действует на человеческий череп или как пулемёт выкашивает ряды наступающих, перепиливая их тела пополам, и как они потом сутки напролёт гниют и воняют, пожираемые омерзительными птицами, похоже, единственными, кто по-настоящему получает выгоду от этой войны, — он бы совершенно точно сошёл с ума, не в силах стерпеть этих чудовищных картин, кажущихся нереальными из-за горячего марева, поднимающегося над рекой.

А было ли это вообще? Армстронг, с его домами, складывающимися в широкие просторные улицы, с магазинами, кинотеатрами, барами и кафе, в которые люди ходят без оружия и едят мороженое. И есть ли вообще в этом мире мороженое? Сейчас Табас не был в этом уверен. Вся прошлая жизнь ему казалась сном, чем-то далёким, подёрнутым туманом, нечётким и дрожащим, как жуткая, но привычная и реальная картина противоположного берега.

Жил ли он вообще раньше? И существовала ли вообще его мать? Или это какое-то сверхсущество, желая провернуть над слабым человеком безумный эксперимент, вложило ему в череп воспоминания о событиях, которые никогда и не происходили вовсе?

Табас почувствовал, что снова с головой проваливается в пучину бреда. Проклятый песок. Это всё он виноват.

Когда Табас пришёл в себя, оказалось, что Ибар всё это время говорил с ним.

— Обойти они нас не могут, я видел карту. Ниже по течению река слишком широкая и глубокая, выше — берега слишком крутые и высокие, не переправиться. Броды нормальные только тут, да ещё и мост… Наши его пока не взрывают, приманивают чумазых. А те не дураки, потому что понимают это и ищут возможность обхода. Но всё равно ломанутся в ловушку, потому что мост для них — это первоочередная цель. Слишком вкусная добыча. Даже заминированный. Попрут… — уверенно кивнул Ибар. — Скоро попрут, точно тебе говорю.

— А чего им переть? — перешёл Табас на шёпот, вспомнив о своём бегстве с Лори из его города. Молодой наёмник быстро огляделся, не подслушивает ли его кто-нибудь, и продолжил: — Они ж нас накроют и всё!..

В этот самый момент Табас с удивлением понял, что отдалённая перспектива попасть под огонь «тумбочек» прославленного «первого артиллерийского», ныне пребывающего чёрт знает в чьих руках, его не пугает. Ну, то есть, разумеется, умирать было страшно, и предстоящий бой, в ходе которого его наверняка убьют, не вызывал никаких приятных эмоций, но сейчас, в этот самый момент, когда нужно было что-то решать и бороться за жизнь, Табас ощутил какое-то непонятное отупение вперемешку с равнодушием.

Он устал, ему жарко, ужасно хочется пить и спать, а смерть — она ещё когда случится.

Ибар нахмурился, отвернулся и посоветовал Табасу помалкивать об увиденном.

— Ты вот знаешь, куда делись те, кто много трепался? — спросил он.

— Нет, — Табас подался вперёд в предвкушении страшной истории, которая обязательно будет рассказана вполголоса и очень плохо закончится для её героев.

— Ну вот и я не знаю.

Табас фыркнул от разочарования. Что ни говори, а ответ был более чем красноречив, и наёмник, опустившись на дно окопа, вытер лицо пропылённым рукавом и помахал ладонями, стараясь хоть как-то освежиться.

Скукой маяться не давали, опасаясь того, что недостаточно замученные солдаты станут причиной бунта. Сержанты и офицеры были прекрасно научены горьким опытом. Они знали, что люди на взводе и не получится постоянно отговариваться тем, что Вольные-де при подписании контракта были предупреждены, что обязуются безропотно нести службу в любых условиях, в том числе тяжёлых. Озлобленные и уставшие солдаты плохо понимали приказы и на жестокость могли ответить такой же жестокостью, когда терпение закончится.

Вольные носились туда-сюда с языками на плечах и в рекордные сроки сумели вырыть ещё одну линию окопов, а за ней — ещё, плюс соединительные ходы, блиндажи, укреплённые точки для пулемётов, запасные ходы и тупиковые ответвления. Даже туалеты укрепили так, что в них можно было вести бой — командующий обороной, решивший лично проинспектировать позиции, был особенно впечатлён бойницами и полочками для запасных магазинов. И само собой, после таких трудов было явно не до восстания.

Жаркий день клонился ко второй половине, когда измученный Табас увидел прямо перед собой красный затылок сержанта. Тот расхаживал с непокрытой головой, и короткие, торчавшие ёжиком волосы не мешали разглядеть красную кожу, что местами вспухла пузырями, а где-то уже облезла, свернувшись в жёлто-белые рулончики, которые так и тянуло оторвать.

Кажется, сержант на кого-то орал, но измотанный земляными работами Табас этого уже не слышал, поскольку пребывал в каком-то изумлённом состоянии. Всё вокруг казалось ему удивительным, как будто он попал в другой мир и должен был как следует насмотреться и начувствоваться перед тем, как отправиться обратно.

С тем же самым изумлением, не слыша воплей сержанта, распекавшего подчинённых, Табас посмотрел на собственные руки, которые были покрыты слоем коричневой пыли. Он отчётливо видел каждую крупинку, всматривался в узор на ладони, будто бы выискивая какую-то закономерность в том, как распределилась грязь, и, переведя наконец взгляд на лопатку — самую обычную пехотную лопатку с засаленным коротким черенком, услышал, как в его голове что-то явственно щёлкнуло.